– ЕВРЕЙ, совершивший во время Второй мировой войны беспрецедентный подвиг. Он возглавил единственное успешное восстание в нацистском лагере смерти и этим спас жизнь почти сотне людей. Единственная награда, которую Александр Печерский получил в Советском Союзе, – его не расстреляли и не посадили после того, как он вернулся к своим. Всего лишь отправили в штурмовой батальон – аналог дисбата.
Свой подвиг Александр Печерский совершил в концентрационном лагере Собибор (Собибур). Он отличался от Освенцима, Треблинки или Бухенвальда только тем, что это было место промышленного уничтожения исключительно евреев.
Военнопленный Александр Печерский попал в лагерь Собибор осенью 1943 года. Меньше чем через месяц он возглавил восстание заключенных лагеря смерти, которые убили охранников, завладели оружием и вырвались на свободу. Их было триста двадцать. Поймали и казнили сто семьдесят человек. До освобождения Красной Армией дожили пятьдесят три человека. Если бы не Александр Печерский, всех их ждала смерть в газовой камере. За полтора года существования лагеря Собибор в нем погибли двести пятьдесят тысяч человек – евреи из Советского Союза, Нидерландов, Польши, других стран.
Кем был Александр Печерский до того, как стать военнопленным, а затем руководителем отчаянного восстания в Собиборе? Кем он оставался после – когда вернулся к мирной жизни в СССР? Об этом корреспондент «Совершенно секретно» расспросил автора книги об Александре Печерском «Полтора часа возмездия» историка, доктора юридических наук Льва Симкина.
– Я, конечно, знал об Александре Печерском и о том, что он совершил. Но по-настоящему я заинтересовался этой фигурой, когда прочитал его показания на процессе 1963 года по делу людей, сотрудничавших с фашистами во время войны. Мне вдруг стало интересно, что происходило с человеком такой судьбы после подвига. И когда выяснилось, что не происходит ничего, – стало вдвойне интересно.
– Когда я читал вашу книгу, у меня возникло впечатление, что Александр Печерский после войны жил ради того, чтобы рассказать о том, что происходило в Собиборе.
– Он жил прежде всего ради того, чтобы жить. Но при этом, конечно, был в этом какой-то парадокс: человек, совершивший во время войны нечто невозможное, абсолютно героическое, всю оставшуюся жизнь прожил совершенно безропотным, тихим советским человеком. И я вдруг понял, что смыслом его существования была попытка сохранить память о произошедшем.
– Это был осознанный поступок?
– В значительной мере – да. Печерский всю жизнь мечтал стать режиссером. И в какой-то момент выяснилось, что единственная сцена, которую он поставил, – это восстание в Собиборе. Все остальное у него получилось не очень. И жизнь Александра Печерского была очень непростой… Однажды корреспондент польской «Газеты выборчей» попытался сравнить судьбу Печерского и Марека Эдельмана, одного из руководителей восстания в Варшавском гетто в 1944 году. Тот после войны стал диссидентом, противостоял властям, – а Печерский что? Так поставить вопрос мог только человек, совершенно не понимающий разницы между послевоенной Польшей и СССР и того, как по-разному жилось в Москве и провинциальном Ростове-на-Дону.
– И тем не менее что-то Александру Печерскому удавалось сделать?
– Он делал столько, сколько мог. Он старался помочь всем, кто выжил, – хоть чем-то. Потому что знал, что эти люди перенесли. И он вел переписку с уцелевшими узниками Собибора, жившими за границей. Хотя понимал, что КГБ эту переписку отслеживает. В Советском Союзе о Собиборе если и вспоминали, то очень сдержанно, и уж точно не говорили, кто именно содержался в этом лагере. И уничтожался.
Из книги Льва Симкина «Полтора часа возмездия»:
«…После войны Печерский дал в своих показаниях точное описание Собибора…
«В лагере было четыре зоны. Рабочая – два барака для прошедших очередную селекцию портных, сапожников и прочих отобранных поддерживать фабрику смерти в рабочем состоянии. Предсмертная – для тех, кто селекцию не прошел: перед «душевой» они раздевались, складывали свои вещи в общую кучу, а женщины еще и оставляли свои волосы в «парикмахерской». Зона убийства и кремации: газовая камера под названием «Баня».
Согласно данным в суде три десятка лет спустя показаниям коменданта Собибора Франца Штангля, транспорт из тридцати вагонов, в которых могло находиться до трех тысяч человек, обычно был ликвидирован за три часа. Когда же администрация лагеря пришла к выводу о недостаточной «эффективности» газовых камер, в которых можно было одновременно умертвить не более 600 человек, в сентябре 1942 года были выстроены три дополнительные камеры и общая «пропускная способность» удвоилась… Когда «Баня» простаивала, например, ломался мотор душегубки, уничтожение людей не прекращалось.
…Мне неоднократно приходилось слышать крики и плач уничтожаемых людей и выстрелы. Немцы, чтобы заглушить эти крики, завели на территории лагеря большое стадо гусей. И во время уничтожения заставляли заключенных гонять этих гусей, чтобы те своими криками заглушали человеческие стоны и вопли».
По свидетельству выжившей узницы Собибора Эды Лихтман, за то, что один из гусей заболел и подох, заключенный Шауль Штарк, которому был поручен уход за гусями, заплатил жизнью.
В феврале 1943-го Собибор посетил Генрих Гиммлер. К его визиту в лагере тщательно готовились, в день приезда не было обычных «транспортов», в лагерь заранее доставили триста молодых евреек из Люблина, дабы Гиммлер мог наблюдать работу газовых камер. Женщин на два дня заперли в специальном бараке, чтобы устроить с их участием спектакль. Их провели мимо Гиммлера по «дороге в небеса». Он смотрел, как они раздевались, сдавали одежду и деньги, как их стригли, потом через специальное окошко наблюдал за их мучениями в газовой камере…»
– Печерский ощущал себя евреем?
– Нет, конечно. Он был самый обыкновенный, типичный советский человек, очень далекий от соображений национальной самоидентификации. Евреем его быть заставляли – сначала немцы, а потом обстановка послевоенного антисемитизма в СССР. Но мысль об эмиграции Печерскому даже в голову не приходила. Хотя жена, Ольга Ивановна, говорила ему: давай уедем, там ты будешь герой, там ты сможешь все рассказать. Но он считал, что здесь его родина и рассказать о Собиборе он должен здесь.
– Окружающие знали про его биографию?
– Близкие, конечно, знали. Остальные – нет. Уже когда вышла книжка, мне позвонил знаменитый юрист Михаил Матвеевич Бабаев и попросил экземпляр. Оказывается, они были знакомы. После войны Бабаев работал в Ростове-на-Дону председателем районного суда, а Печерский был у него народным заседателем. Я спросил у Бабаева, как вел себя Печерский на процессах. Как все, говорит, обычный «кивала». Про прошлое его никто ничего не знал – так, заурядный человек, рабочий. Но что-то, сказал Бабаев, в нем чувствовалось очень нерядовое, очень значительное.
Из книги Льва Симкина «Полтора часа возмездия»:
«Действительно ли он сразу бросился в глаза населению лагеря – или так воздействует на память совершенный им подвиг, доподлинно установить невозможно – такова специфика всякого «человеческого документа». Несомненно лишь то, что прибытие советских военнопленных как монолитной группы, обладающей боевым опытом, повысило моральный дух узников Собибора. Уж очень отличались они от «старожилов». Последние еще до лагеря не один год провели в гетто и были чрезвычайно измучены. Сказывалось время унижений и оскорблений. Многих сдерживали семьи, вместе с которыми их депортировали в лагерь. Люди были настолько замордованы, что, когда 14 октября 1943 года настал час постоять за себя, полторы сотни из них на побег не решились – остались в лагере.
«Если бы Печерский не появился там, не поднял это восстание, не задумал все правильно, не просчитал до мелочей, нас всех послали бы в газовые камеры», – утверждал впоследствии один из участников восстания Алексей Вайцен…»
На фото: Александр Печерский: 1944 год и 1980 год
– И они с тех пор не встречались?
– Бабаев уехал в Москву, поступил в аспирантуру. А в 1965-м пришел на вечер в честь двадцатилетия победы в Великой Отечественной войне, который вел знаменитый писатель, историк войны Сергей Сергеевич Смирнов. Он начал рассказывать о восстании в Собиборе, о котором практически ничего не было известно, хотя первые публикации к тому моменту уже состоялись. И речь, естественно, зашла о Печерском. И в этот момент Бабаев понял, что это тот самый Александр Аронович Печерский, неприметный народный заседатель в ростовском районном суде. Сам Печерский опаздывал, и, когда он зашел в зал – пожилой, седой человек, – все присутствующие встали. Конечно, подействовал и рассказ Смирнова, но одновременно, считает Бабаев, была в Печерском огромная внутренняя сила. И ведь когда его привезли в Собибор, то же самое почувствовали и заключенные лагеря. Они ведь безоговорочно признали его право возглавить восстание, понадеялись на него. При том что, кроме него, в лагере были люди очень мужественные, которые во время восстания повели себя героически. Например, Аркадий Вайспапир, убивший двух немцев. Но руководство было доверено именно Печерскому, хотя он даже не был офицером. Но он вел себя в соответствии с представлениями об офицерском долге. Скорее даже так: Печерский миф о советском офицере превратил в реальность.
– В истории Второй мировой войны что-то похожее на Собиборское восстание было?
– Восстания были, например в Треблинке, но таких масштабов – нет. По разным данным, в Собиборе были убиты одиннадцать или двенадцать эсэсовцев. Сотни людей пусть недолго, но пробыли на свободе. А пятьдесят три человека дожили до конца войны. И нельзя сказать, что подвиг Печерского вовсе остался не замеченным. В Ростове-на-Дону, на доме, где жил Печерский, установлена мемориальная доска. Посмертно он также награжден в Польше, в США установлен памятник Печерскому в Бостоне, в Израиле есть памятник в Тель-Авиве, а в Цфате названа его именем улица. В Голливуде снят фильм «Побег из Собибора». Печерского, правда, на премьеру не выпустили.
Из книги Льва Симкина «Полтора часа возмездия»:
«Одной из первых жертв восставших стал Зигфрид Грейтшус, садист, руководивший загоном людей в газовые камеры. «Когда начальник караула пришел примерить макинтош, мы были наготове, – вспоминал в начале шестидесятых Аркадий Вайспапир. – Он, видно, чувствовал какую-то опасность, стал недалеко от открытой двери и велел примерять. Мастер возился с ним. Когда стало ясно, что ближе к нам немец не подойдет, мне пришлось идти на выход из мастерской. Я, держа топор, прошел мимо немца, потом повернулся и острием ударил его по голове. Удар, видимо, был неудачный, ибо немец закричал. Тогда подскочил мой товарищ и вторым ударом прикончил его. Мы только успели оттянуть труп и прикрыть его шинелями, как зашел охранник. Он спросил: «Что у вас тут за беспорядок?» Старший портной ему что-то отвечал, а другие портные стали по одному выбегать из мастерской. Когда охранник нагнулся над трупом начальника караула и спросил «А что это такое?», я и за мной мой товарищ топорами и его зарубили.
…Часть повстанцев прорвалась через лагерные ворота и бежала в юго-западном направлении, в сторону рощи. Другая группа пробила телами проход в ограждении к северу от ворот. Те, кто бежали первыми, подорвались на минах. Появились убитые и раненые, своими телами они проложили дорогу через минное поле тем, кто бежал следом. Планировалось иначе: разрезать проволоку щипцами, кидать камни и доски на заминированное поле – противотанковые мины чувствительны и реагируют на камни… Все побежали, забыв обо всем, – не могли находиться в лагере ни минуты больше. Полтора часа, прошедшие с начала восстания, сделали их другими людьми.
Группа повстанцев, во главе которой был Александр Печерский, пробила брешь в ограждении лагеря возле жилых помещений эсэсовцев, где, как и предполагалось, мины не были заложены.
Из сопоставления всех свидетельств получается, что в рабочей команде Собибора было около шестисот человек. Четверть из них погибли от разрывов мин и пуль охраны. Половине удалось бежать, они вырвались с территории лагеря и достигли леса. В течение недели после побега были схвачены и убиты карателями около ста из трехсот бежавших. Потом еще некоторых поймали и расстреляли.
Осталось на свободе около полутора сотен беглецов. Что с ними стало? По некоторым данным, в убежищах и тайниках погибли, в основном от рук враждебно настроенного местного населения, 92 человека. Дожили до освобождения Красной Армией 53 собиборских узника».
– Пытался ли Печерский после войны найти тех, кто служил охранниками в Собиборе? (Помимо эсэсовцев, в лагерях смерти несли службу охранники, набранные из числа бывших советских военнослужащих, попавших в плен. – Ред.)
– Сам он, разумеется, никого не искал, но выступал свидетелем на процессе этих людей в Киеве.
– Что это были за люди – те, кто соглашался на такую службу?
– Невозможно выделить типаж. Речь, скорее всего, идет о той тонкой пленке культуры, которая отделяет человека от животного. Если, разумеется, поставить человека в нечеловеческие условия. Другое дело, что у одних эта пленка оказывалась более прочной, чем у других. Их, конечно, со всей немецкой педантичностью дрессировали – кого-то на борьбу с партизанами, но в основном – для уничтожения евреев. И надо заметить, что после войны никого так не искали, как этих людей – последовательно, по списку, вплоть до восьмидесятых годов. Еще полицаи имели шансы спрятаться и затеряться, а эти – почти нет. Причем розыском занимался Комитет государственной безопасности. Как ни странно, одна и та же организация одной рукой преследовала диссидентов, в том числе по еврейской линии, а другой добросовестно искала убийц евреев.
– Что за парадокс?
– Человеческий. Следователи, которые вели эти дела, были честными советскими служащими, многие прошли войну, или уж по крайней мере их родители воевали, и эти люди чувствовали свою ответственность. Между прочим, в других странах эту категорию военных преступников преследовали не так активно.
– Охранники в концлагерях по национальности были преимущественно кто?
– Сейчас некоторые поверхностные историки и журналисты утверждают, что в лагерях заправляли украинцы. Дескать, эсэсовцы там были по работе, а эти – по зову сердца. Мне в этом слышится некоторый отзвук современной политической конъюнктуры. Так говорить нельзя. Украинцев, действительно, среди охранников концлагерей было много, но уж точно не сто процентов. На этом поприще отметились многие – помимо украинцев, и русские, и немцы из Поволжья и Приднестровья, и прибалты.
На фото: Охранники Собибора на судебном процессе в Киеве. 1965 год
