Недостающее звено в предыстории Холокоста

«Неприкосновенный запас» 2006, №3(47)
http://magazines.russ.ru/nz/2006/47/po16.html

Павел Полян

Недостающее звено в предыстории Холокоста

Размышления над перепиской ценой в два миллиона жизней

В Российском государственном архиве социально-политической истории (бывшем Партархиве СССР) хранится поразительный документ. Это письмо начальника Переселенческого управления при СНК СССР Евгения Чекменева председателю Совета народных комиссаров Вячеславу Молотову от 9 февраля 1940 года.

Вот его полный текст: Вх. 3440

СССР. Переселенческое управление при Союзе ССР

9 февраля 1940 г.

№ 01471с

г. Москва, Красная площадь, 3

Телеграфно - Москва Переселенческая

Телефон К 0 95-03

Председателю Совета Народных Комиссаров

т. Молотову В.М.

Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР - конкретно в Биробиджан и Западную Украину.

По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения, на территорию СССР, эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские.

Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты.

Прошу указаний.

Приложение: на 6-ти листах.

Начальник Переселенческого Управления при СНК СССР Чекменев

Вместе с тем уже одни имена немецких отправителей письма - будь они в письме названы - заставили бы вздрогнуть. Если полагать, что письма из “Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР” были подписаны их руководителями, а поступили они к Чекменеву примерно за неделю до отправки им письма Молотову, то отправителями должны были бы быть не кто иные, как Адольф Эйхман от Берлинского бюро, а от Венского - Франц Йозеф Хубер. Последний сменил Франца Вальтера Шталеккера - будущего обер-палачa евреев Прибалтики - на посту инспектора полиции безопасности и СД в Вене и осуществлял общее руководство целым рядом организаций, в том числе и переселенческим бюро. Реальным жe руководителем после отъезда Эйхмана в Берлин стал его бывший заместитель штурмбанфюрер СС Алоиз Бруннер (Alois Brunner), в январе 1941 года назначенный на эту должность и официально. Но надо всеми ними стоял руководитель РСХА и протектор Богемии и Моравии Райнхард Гейдрих.

А вот имя их московского корреспондента - Евгения Михайловича Чекменева - мало что говорит даже искушенному российскому историку. Он родился в 1905 году и умер 21 апреля 1963-го. С 1927 года в партии, закончил Московскую академию социалистического земледелия и Институт красной профессуры, с 1938 года - на ответственных номенклатурных должностях. С июня 1939-го по апрель 1941 года Чекменев руководил переселенческим движением: он был начальником и председателем коллегии Переселенческого комитета (впоследствии Переселенческого управления) при СНК СССР. С апреля 1941 года заместитель наркома земледелия СССР, а с 1948-го - начальник Главного управления полезащитного лесоразведения и, по всей видимости, заместитель министра совхозов СССР. Позднее - заместитель председателя Госплана СССР, а с 1961 года заместитель председателя Комитета заготовок.

Переселенческое управление, в которое поступил запрос из Берлина и Вены, действительно, было наиболее корректным адресатом для Эйхмана и его коллег. То было ведомство, отвечавшее в СССР за планирование и организацию плановых государственных переселений, осуществлявшихся, в основном, на добровольной основе. Этим оно отличалось от Главного управления лагерей НКВД (ГУЛАГ), отвечавшего за насильственные переселения (депортации) осужденных и заключенных, и Отдела спецпоселений НКВД, отвечавшего за депортации административно-репрессированных. Впрочем, если бы немецкие коллеги написали в НКВД, Лаврентию Берии, они бы тоже не промахнулись.

К сожалению, ни “Приложения на 6-ти листах” (а это, скорее всего, оригиналы писем из Германии вместе с их переводами), ни других примыкающих материалов - ни в российских, ни в немецких архивах - обнаружить пока не удалось.

Однако существо отсутствующих немецких писем передано Чекменевым ясно и четко: Гитлер предлагает Сталину забрать себе всех евреев, оказавшихся к этому моменту на территории “третьего рейха”. Но оно содержит не только вопрос, но и столь же лаконичный ответ на этот вопрос: благодарим за лестное предложение, но забрать ваших евреев, извините, не можем!

Но для того, чтобы лучше понять как вопрос, так и ответ, попробуем взглянуть на письма из Берлина и Вены как минимум с трех разных точек зрения - из перспектив отправителя, адресата и их взаимоотношений на тот момент, когда письма задумывались и писались.

Из перспективы отправителя

Итак, не названными в послании Чекменева авторами писем из Вены и Берлина являлись, по служебному соответствию, только Алоиз Бруннер (или Франц Йозеф Хубер) и Адольф Эйхман. Из последующего, однако, станет ясно, что главным мотором всей интриги был, скорее всего, Эйхман.

C 1 октября 1934 года он служил в Главном управлении СД, референтом в реферате II 112 (Referat Juden). В этом еврейском (точнее, антиеврейском) реферате он занимался вопросами форсирования еврейской эмиграции из Германии, изучал иврит и идиш, знакомился с сионистскими лидерами. В 1938 году, вскоре после мартовского аншлюса Австрии, его переводят референтом того же антиеврейского реферата II 112 в Вену, в Управление руководителя СД в региональном управлении СС “Дунай”, начальником которого был инспектор полиции безопасности и СД штандартенфюрер СС Франц Вальтер Шталеккер.

Еврейская эмиграция из Вены сталкивалась в это время с непредвиденными трудностями бюрократического порядка: евреи, в эмиграции которых государство было так заинтересовано, неделями были вынуждены простаивать в очередях. Одной из причин тому было первоочередное оформление документов состоятельных и платежеспособных евреев, привлекавших для этого немецких адвокатов с хорошими связями и плативших им за это хорошие деньги, что, конечно же, было недоступно беднякам. Социально (а не только национально) чувствительный Эйхман вступился за еврейских бедняков и восстановил, насколько возможно, “справедливость” в очереди на вышвыривание с родины. Оформление необходимых бумаг стоило около 1000 рейхсмарок и занимало от двух до трех месяцев.

Распоряжением рейхскомиссара по воссоединению Австрии с “третьим рейхом” гауляйтера Иосифа Бюркеля (Josef Bürckel) от 20 августа 1938 года в Вене был создан Центр по [осуществлению] еврейской эмиграции (Zentralstelle für jüdische Auswanderung) - специальный орган в составе имперского Министерства внутренних дел, призванный всесторонне регулировать (в смысле торопить и ускорять) эмиграцию австрийских евреев и уполномоченный выдавать им разрешения на выезд. В компетенцию Центра, располагавшегося во вполне символическом месте - бывшем дворце Ротшильда на Prinz-Eugen-Str., 22, входило создание всех необходимых условий для эмиграции, включая переговоры со странами-реципиентами, обеспечение эмигрантов необходимыми суммами валюты, взаимодействие с туристическими и транспортными агентствами, привлекаемыми к решению технических вопросов эмиграции, наблюдение за еврейскими организациями с точки зрения их отношения к политике эмиграции евреев, издание соответствующих инструкций и постоянное руководство этим процессом. Номинальным руководителем Центра был Шталеккер, а его заместителем и управляющим - унтерштурмфюрер СС Адольф Эйхман, его фактический инициатор, организатор и глава.

Первоначально полномочия Центра ограничивалась только двумя гау (провинциями) - Веной и Нижним Дунаем. Однако к концу 1938 года его компетенции были распространены на всю Австрию (Остмарк). С упрощением валютных трансферов и с привлечением к оформлению необходимых документов Венской еврейской общины время обработки заявлений удалось сократить до восьми дней. В качестве характерного ноу-хау Эйхмана можно отметить принцип самофинансирования Центра: он содержался не на бюджетные средства, а за счет специального эмиграционного сбора, взимавшегося с выезжающих евреев. В результате за первые два с половиной месяца своей деятельности Центр выпроводил из Австрии 25 тысяч евреев, а всего за первые полтора года его существования около 150 000 австрийских евреев были вынуждены с его любезной помощью покинуть страну. Организации, аналогичные венскому Центру, были созданы также в Праге и Остраве.

В начале ноября 1938 года, то есть всего за несколько дней до Хрустальной ночи, Эйхман направил в Берлин штурмбанфюреру СС Эриху Эрлингеру (Ehrlinger) отчет о деятельности Центра, в котором, в частности, напоминал о высказанной им еще в начале 1938 года инициативе организовать аналогичный орган во всеимперском масштабе. События 9 ноября добавили много нового в антиеврейскую проблематику, так что решение Гейдриха созвать в субботу, 12 ноября, совещание в РСХА, посвященное выработке стратегии рейха в еврейском вопросе, не выглядит удивительным. На этом совещании Герман Геринг, от имени Гитлера, подчеркивал перспективы плана “Мадагаскар”, а Эйхман доложил о своем венском опыте и о целесообразности открытия в Берлине центра, аналогичного венскому.

Несмотря на погромные настроения Хрустальной ночи, “окончательное решение еврейского вопроса” в то время мыслилось тогда явно в категориях эмиграции, а не ликвидации. В своеобразном эмиграционном раже Эйхман договорился даже до того, что в середине февраля 1939 года, ссылаясь на более чем двукратный спад динамики заявлений на эмиграцию, предложил освободить из Дахау и Бухенвальда всех австрийских евреев, заключенных туда после 9 ноября 1938 года, и отправить их куда подальше за границу. Это предложение, однако, не встретило понимания в СС: Генрих Мюллер отверг его достаточно категорично.

Несмотря на противостояние еврейской иммиграции из рейха со стороны стран-реципиентов, показатели эмиграции и в начале 1939 года были достаточно высокими. Достигнуто это было отчасти благодаря поездкам за рубеж руководителей Венской еврейской общины и Палестинского бюро (последнее добивалось тогда для Австрии половинной квоты на легальный въезд в Палестину), увеличению чилса так называемых “китайских транспортов” и мероприятиям по профессиональной переподготовке эмигрантов. “Китайские транспорты” служили, насколько можно судить, лишь отчасти для переселения в Шанхай, но главным образом - для нелегальной иммиграции в Палестину.

Но прошло еще некоторое время, пока пропагандируемый Эйхманом орган был действительно организован Гейдрихом в Берлине. Это произошло на следующий день после того, как Гитлер произнес в Рейхстаге 30 января 1939 года свои язвительные слова о поведении демократических стран, проливающих слезы о судьбе несчастных немецких евреев и одновременно отказывающих им во въездных документах. Еще через восемь дней с похожими заявлениями выступил и Альфред Розенберг, чьей шокированной аудиторией были дипломатический корпус и иностранные журналисты: он потребовал от Англии, Франции и Голландии создания еврейского резервата на 15 миллионов человек где-нибудь на Мадагаскаре, в Гайане или на Аляске.

Новая организация получила название “Имперский центр по еврейской эмиграции” (Reichszentrale für Jüdische Auswanderung). Получив назначение возглавить его с 1 октября 1939 года, Эйхман покидает Вену и возвращается в Берлин. Здесь, наряду с хлопотами об эмиграции, он приступает и к планированию принудительного переселения евреев в только что - 12 октября - созданное “генерал-губернаторство для оккупированных польских областей”, а также внутри него и если понадобится, то и из него. А 21 декабря 1939 года Гейдрих назначил Эйхмана главой спецреферата IV D 4 (Referat Auswanderung und Räumung) в РСХА, призванного координировать все переселения евреев и поляков на оккупированной польской территории. В результате Эйхман стал поистине ключевой фигурой не только в выработке концепции, но и в реализации всех программ и проектов по “решению еврейского вопроса”.

Их венцом станет, в конечном счете, организация транзитных лагерей в западноевропейских странах и широкой сети гетто при железнодорожных узлах в оккупированных областях на Востоке, сосредоточение в них миллионов евреев - с последующей их депортацией в концлагеря и лагеря уничтожения. Как практику, ему еще многое предстоит обдумать, освоить и усовершенствовать. К познаниям в области иудаики и гебраистики придется присовокупить и сведения из химии и физиологии человека, помогающие найти правильное решение при ответе на такой, например, нелегкий вопрос: какой из выпускаемых промышленностью удушающих газов эффективнее и рентабельнее при ликвидации соответствующих порций людского материала. И глубоко заблуждаются те, кто считает его клерком, кабинетной крысой в нарукавниках: командировки в гетто и концлагеря доказывают обратное.

Первой акцией Эйхмана в Берлине стала так называемая операция “Ниско”. После оккупации Польши в сентябре 1939 года в немецких руках оказалось почти вчетверо больше евреев, чем их было в Германии до прихода нацистов к власти, - около двух миллионов человек Около полумиллиона из них проживали на землях, инкорпорированных непосредственно в рейх (два новоиспеченных райхсгау – Данциг-Западная Пруссия и Вартеланд, вобравший в себя Позен и восточную часть Верхней Силезии). Депортации и освобождение их от еврейского населения казались само собой разумеющейся и первостепенной задачей. Но возникал вопрос: а куда? Где это тихое, удаленное и не предназначенное для “германизации” место? Где будет возрождена российская черта оседлости для евреев в ее немецком исполнении?

В течение сентября ответ на этот вопрос искали внутри будущего генерал-губернаторства: обсуждались идеи “еврейского государства” близ Кракова или “имперского гетто” в Люблине или близ Люблина. Уже в середине сентября 1939 года соответствующие слухи поползли среди еврейского населения бывшей Польши и даже просочились в прессу. В самом конце сентября Гитлер несколько раз высказывался о желании переселить все еврейство, в том числе и немецкое, куда-нибудь в Польшу, между Вислой и Бугом.

Так что ничего удивительного не было в том, что Эйхман и Шталеккер, по указанию начальника гестапо Мюллера от 6 октября 1939 года о депортации евреев из Вены, Катовице и Остравы, 12 октября выехали на трехдневную рекогносцировку в зону, в то время еще временно контролируемую Красной армией, и остановили свой выбор на пространстве площадью 20 тысяч квадратных километров между Вислой, Бугом и Саном со столицей в Люблине.

В эту резервацию, по их мнению, должны были свозить всех евреев со всей Европы, но в первую очередь из Германии, Австрии, бывшей Чехословакии и Польши. Тем самым она мыслилась как важнейшая составная часть стратегического плана по радикальной этноструктурной перестройке Восточной Европы в ходе ее германизации. 7 октября 1939 года фюрер назначил Гиммлера рейхскомиссаром по укреплению германской народности: в этом качестве он должен был курировать и вопросы депортаций поляков из районов, намеченных для сплошной аризации (например, из Данцига и Вартегау). Поляков же предполагалось частично переселить в районы, освобождаемые от евреев, так что связь всех этих усилий с тем, что неподалеку делал Эйхман, была самая прямая.

Собственно депортации евреев начались без какой-бы то ни было раскачки - 9 октября 1939 года был отдан приказ о депортации из Остравы-Моравской и Катовице, а 10 октября - из Вены. Евреев заставляли подписывать заявления об их якобы добровольном переезде в “лагерь для переобучения”. Станциями их отправления были Вена, Острава-Моравска и Катовице, а также Прага и Сосновице, а прибытия - главный лагерь Ниско на реке Сан, а также промежуточный лагерь в деревне Заречье на противоположном его берегу. Оба лагеря были совсем недалеко от советской границы, и некоторым евреям удавалось даже бежать в СССР.

Первый эшелон с 875 евреями был собран 17 октября и отправлен из Остравы 16 октября 1939 года, по пути, 20 октября, он подобрал часть евреев в Катовице и в тот же день прибыл в Ниско. Всего с 17-18 по 29 октября в Ниско пришло шесть эшелонов, в которых находилось 4-5 тысяч человек.

С собой разрешалось брать до 50 килограммов багажа, помещающегося в сетке вагона над занятым местом. Приборы и инструменты можно было сдать в багаж. Разрешалось иметь два теплых костюма, зимнее пальто, плащ, две пары сапог, две пары нижнего белья, платки, носки, рабочий костюм, спиртовку, керосинку, столовый прибор, ножик, ножницы, карманный фонарик с запасной батарейкой, подсвечник, спички, нитки, иголки, тальк, рюкзак, термос, еду. Денег - не более 200 рейхсмарок. Освобождение от переселения было возможно либо по причине болезни (официально засвидетельствованной), либо при наличии документов, подтверждающих эмиграцию в другую страну.

Казалось, у резервата Ниско-на-Сане было большое будущее. Между тем уже 27 октября депортации были прекращены, главным образом из-за протеста только что назначенного на должность генерал-губернатора Ханса Франка, желавшего всю свою вотчину видеть и сделать “юденфрай”. При этом сам лагерь в Ниско был закрыт только в июне 1940 года, когда все его обитатели были возвращены в города, откуда их привезли.

Так что же, ведомственная власть, пусть и СС, проиграла власти территориальной? Едва ли - что бы ни говорил себе Франк. Скорее тут конфликтующими сторонами были две внутриведомственные силы или, еще точнее, два взаимодополняющих, но вместе с тем и конкурирующих друг с другом “проекта” “третьего рейха” - еврейская эмиграция и немецкая иммиграция.

Их интересы столкнулись впрямую: первые корабли из Риги и Ревеля (Таллина) прибыли в Данциг практически в те же самые дни, что и первые венские евреи в Ниско, - во второй половине второй декады октября. Всего из Прибалтики и Волыни планировалось переселить в Вартегау около 200 тысяч фольксдойче, но само Вартегау, соответственно, предстояло перед этим ускоренно освободить от евреев и поляков. Первоначально речь шла о необходимости переселить оттуда до конца 1940 года 80-90 тысяч евреев и поляков, а потом еще около 160 тысяч одних только поляков.

Но сил на все не хватало, и приоритет был отдан именно задаче иммиграции, подталкиваемой и еще одним фактором: уже в конце октября СССР ввел свои войска в прибалтийские страны, и Германия, как никто другой, твердо знала, что за этим последует аннексия.

Дополнительным серьезным фактором стала и новая идея фикс обретения еврейского резервата - так называемый план “Мадагаскар”. Сам по себе этот экзотический остров как место возможного еврейского заселения впервые возник еще в начале века, в сугубо еврейско-сионистских кругах. Первой страной, поднявшей вопрос об эмиграции сюда еврейского населения, стала, однако, не Германия, а Польша, в 1937 году даже посылавшая на остров специальную польско-еврейскую комиссию. Сами евреи отнеслись к этой идее саркастически, французы - крайне сдержанно, а мадагаскарцы - горячо протестовали против нее.

Но сама идея не забылась, и в 1938-1939 годах, особенно после провала конференции в Эвиане, ее подняли на щит нацисты. План “Мадагаскар” представлялся им наименее болезненным средством по обезъевреиванию Европы, причем в качестве возможной “альтернативы” французскому Мадагаскару дебатировалась еще британская Гвиана и бывшая германская Юго-Западная Африка. В декабре 1939 года министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп изложил Папе Римскому мирный план, предусматривавший среди прочего и эмиграцию немецких евреев: в качестве стран иммиграции в этом плане рассматривались Палестина, Эфиопия и все тот же Мадагаскар. Котировки Мадагаскара подскочили особенно высоко после поражения, нанесенного Германией Франции: победитель потребовал себе мандат на управление островом. В начале июня 1940 года начальник еврейского отдела в Auswärtiges Amt Франц Радемахер представил план, согласно которому 25 тысяч французов покинут тропический остров, Германия организует на нем военно-морскую и военно-воздушную базы, а на неоккупированную часть Мадагаскара завезут 4-5 миллионов евреев, которые будут заниматься сельскохозяйственной деятельностью под надзором назначаемого Гиммлером полицай-губернатора.

Впрочем, по мнению Арно Люстигера, и “Мадагаскар” являлся уже вполне людоедским проектом: этот “райский остров” в климатическом отношении мало напоминал рай для европейских евреев, и по-настоящему акклиматизироваться там они, скорее всего, не смогли бы. От этого плана всерьез отказались только в начале осени 1940 года, когда Гитлер принял решение о нападении на СССР.

Таким образом, письма Эйхмана и Шталеккера Чекменеву документируют доселе совершенно неизвестный проект “решения еврейского вопроса” - посредством эмиграции, эвакуации или депортации (как ее ни называй) немецко-австрийского, чешского и польского еврейства в СССР. Если датировать зарождение и обсуждение идеи декабрем 1939-го - январем 1940 года, а посылку писем (по всей видимости, по дипломатической почте) - концом января 1940-го, то русский проект Эйхмана (назовем его условно проект “Биробиджан”) ложится прямо между эпицентрами двух других крупных депортационных проектов - эксперимента “Ниско” и плана “Мадагаскар”.

Есть основания полагать, что, как и в случае с Ниско, это была если не импровизация, то уж чисто ведомственная инициатива РСХА. Если это было иначе, то и генерал-губернатор Ханс Франк был бы в курсе столь многообещающих планов, а он, судя по всему, ничего о такой блестящей депортационной перспективе не знал. Во всяком случае, в своем обобщающем обзоре предстоящих в генерал-губернаторстве кампаний по массовому переселению он ее ни разу прямо не упомянул.

В каждом из трех проектов немцами двигала та или иная конкретная надежда: в проекте “Биробиджан” это была, наверное, надежда на “жидо-большевистский” Интернационал, а также, возможно, расчет на неизбежное разочарование советской стороны результатами вербовки на переезд в СССР среди беженцев из числа украинцев и белорусов в генерал-губернаторстве.

Впрочем, в конце лета и в самом начале осени 1940 года несколько десятков или сотен венских евреев все-таки проследовали через Биробиджан. Это были те счастливчики, кто сумел получить через “Интурист” транзитную советскую визу и был доставлен транссибирским экспрессом в Маньчжоу-Го для дальнейшего следования в Японию, Шанхай или на Филиппины. Согласно данным профессора Хо Хина из Нанкинского университета, этот железнодорожный коридор открылся не ранее 11 июня 1940 года (после того как доставка морским путем стала невозможной) и закрылся не позднее 7 декабря 1941-го.

Следующий “краткосрочный проект” еврейской депортации был сформулирован, скорее всего, на совещании у Эйхмана в Берлине, состоявшемся 17 декабря 1940 года. Для освобождения места для фольксдойче, ожидавшихся из Бессарабии, Буковины, Добруджи и Литвы, к выселению в генерал-губернаторство было намечено не менее 831 тысячи поляков и евреев, плюс еще 200 тысяч человек - в интересах устройства армейских полигонов. Фактические депортации начались в конце января, охватили 25 тысяч человек, в том числе 9 тысяч евреев, а 15 марта 1941 года - в который уже раз! - были прекращены: подготовка к нападению на СССР и чисто военные приоритеты сделали и эти планы неосуществленными.

Победа над СССР и оккупация большей части его европейской территории открывала перед стратегами антисемитизма совершенно новые и еще более заманчивые перспективы “окончательного решения еврейского вопроса”. Европейских евреев было бы достаточно депортировать на Крайний Север или в Сибирь, где они, скорее всего, и сами бесследно исчезли бы.

Но провал блицкрига развеял и эту задумку фюрера, так и не получившую основательного развития. Но нельзя не вспомнить и того, что в конце 1941 года целая серия эшелонов доставила немецких евреев из Берлина, Кёльна и Гамбурга в Ригу и Минск, где все они вскоре - или же с некоторой отсрочкой - были уничтожены.

 

Из перспективы адресата

Согласно сталинскому определению, тот, и только тот, народ заслуживает обозначения нации, который располагает собственной, национальной, территорией и государственностью. С этой точки зрения евреи, определенно (в глазах и Сталина) являясь нацией, решительно не подпадали под его дефиницию: выход из теоретического тупика мог быть найден только в создании еврейской государственности, и лучше всего - в пределах СССР. Это позволило бы одновременно решить еще две важные задачи - внутриполитическую и международную: во-первых, разгрузить ареал расселения еврейской бедноты в СССР, навязанный ему чертой оседлости царской России и явно аграрно-перенаселенный, а во-вторых - перехватить у сионистского проекта и международную еврейскую иммиграцию, а с нею и приличный капитал. Потенциал внутренней миграции оценивался в сотни тысяч человек, а международной иммиграции - в десятки тысяч.

Отсюда - обилие альтернативных проектов аграрного переселения евреев, обсуждавшихся в СССР уже в 1920-е годы. Первые два проекта выдвинула еврейская секция РКП(б) во главе с Абрамом Брагиным: это создание Еврейской республики или в Белоруссии, или на территории Северного Крыма, степной полосы Украины и Черноморского побережья (вплоть до границ Абхазии). Позднее этот проект ужался до организации еврейской республики в одном только Северном Крыму и расселения там примерно 280 тысяч евреев.

Проблемой создания национальной государственности евреев специально занимались Госкомитет по земельному устройству еврейских трудящихся при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР (КомЗЕТ), который возглавлял Петр Смидович, и Общественный комитет по земельному устройству еврейских трудящихся (ОЗЕТ) во главе с Юрием Лариным (Михаил (Михоэл) Лурье). На Западе в лице “Агро-Джойнта” объявился богатый спонсор, обещавший в октябре 1922 года, что вместе с другими благотворителями выделит на это 1240 тысяч долларов. Сверху идее благоволили Лев Троцкий, Лев Каменев, Николай Бухарин, Георгий Чичерин, Михаил Калинин и председатель Всеукраинского ЦИКа Григорий Петровский. Среди ее противников - нарком земледелия РСФСР Александр Смирнов, нарком юстиции Украины Николай Скрыпник и секретарь ЦК КПУ Эммануил Квиринг. Считается, что позиция самого Сталина была нейтрально-доброжелательной.

И тем не менее КомЗЕТ принял решение о заселении свободных площадей в районе уже существовавших еврейских колоний на юге Украины и Северного Крыма. 11 февраля 1926 года была создана комиссия под председательством Михаила Калинина, по представлению которой Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, гласившее: “Держать курс на возможность организации автономной еврейской единицы при благоприятных результатах переселения”. На проходившем в ноябре того же года съезде ОЗЕТ Калинин приветствовал идею автономии “...в рамках большой задачи сохранения еврейской национальности”, для решения которой, по его словам, необходимо было “...превратить значительную часть еврейского населения в оседлое крестьянское, земледельческое, компактное население, измеряемое, по крайней мере, сотнями тысяч”. Это заявление, по аналогии с известной “Декларацией Бальфура”, окрестили “Декларацией Калинина”.

В 1922-1936 годах в Северном Крыму и на Украине было создано пять еврейских национальных районов, 213 еврейских колхозов с 11 тысячами хозяйств и более 40 еврейских сельхозпоселений. Численность евреев в Крыму неизменно росла и достигла к 1939 году 65 тысяч человек: на них приходилось 8% городского и 3% сельского населения Крыма. В то же время привилегии евреев в землеустройстве, их поддержка из-за границы сельхозтехникой, семенами и породистым скотом вызывали зависть и массовый антисемитизм у славянских соседей, в не меньшей степени страдавших от малоземелья. В результате идея еврейской государственности в Тавриде была встречена в штыки и не прошла.

В годы войны еврейское население Крыма исчезло с лица земли: немцы истребили здесь не менее 67 тысяч евреев и крымчаков (караимов не трогали). В 1944-1946 годах по инициативе Еврейского антифашистского комитета вновь рассматривался “Крымский вариант” еврейской государственности - и с тем же успехом. Идею поддержал Молотов, но на этот раз резким ее противником оказался Сталин.

Наиболее удавшийся (или, по крайней мере, не полностью провалившийся) проект - дальневосточный: переселение еврейских аграриев на четыре с половиной миллиона гектаров плодородных и незаселенных земель в районе рек Бира и Биджан в левобережье Амура, закрепленных за КомЗЕТом еще в 1927 году. Намечалось переселить туда 60 тысяч человек до конца первой пятилетки и еще 150 тысяч - к концу второй. К 1938 году общая численность еврейского населения в области должна была достигнуть 300 тысяч чел.

Но за первые два года (считая от 1928-го) туда не переселилось и двух тысяч евреев. Не помогли ни принудительная демобилизация евреев-красноармейцев, ни рекламные кампании за рубежом, ни даже провозглашение в этом районе Еврейской национальной автономии. За 1928-1933 годы сюда переселилось около 20 тысяч советских евреев и полторы тысячи евреев из Литвы, но при этом более 11,5 тысячи (или почти три пятых) переселенцев успели покинуть “Красный Сион” в Приамурье. Вместо 60 тысяч евреев в Биробиджане к концу пятилетки насчитывалось всего 8 тысяч. И хотя в 1927 году там была конституирована существующая и поныне Еврейская автономная область, глобальной конкуренции с сионизмом и с его идеей сосредоточения евреев в Палестине Биробиджану и большевизму выдержать не удалось.

Тем не менее председатель правления “Агро-Джойнта” Джеймс Розенберг вел переговоры с Михаилом Калининым по поводу размещения европейских евреев в Биробиджане и обещал им полное субсидирование проекта. Правительство СССР обнародовало планы обустройства в 1935 году четырех тысяч семей советских евреев и тысячи семей евреев-иностранцев. Их переселение, правда, оговаривалось весьма жесткими условиями:

“...Все переселяемые из-за границы принимают советское гражданство до въезда в СССР и обязуются не менее трех лет работать в пределах Еврейской автономной области. Отбор переселяемых ОЗЕТом производится в основном на территории, входившей до Империалистической войны в состав Российской Империи. Переселяющиеся в СССР должны иметь при себе 200 долларов”.

Но в действительности все было еще жестче - квоты на въезд постоянно уменьшались. Так, в 1936-1937 годах было заявлено, что Биробиджан сумеет принять не более 150-200 семей из Польши, Литвы и Румынии - ученых, инженеров и врачей.

К этому времени в СССР вовсю разгорелись тотальная шпиономания и установился Большой террор 1937-1938 годов, одной из первых и главных жертв которого были находящиеся в СССР иностранцы. Репрессии уничтожили многих евреев-иммигрантов, а также сотрудников многих внутрисоюзных и международных организаций, практически занимавшихся переселением евреев в СССР.

В 1938 году деятельность “Агро-Джойнта” в СССР была запрещена, и начиная с 1938 года переселение иностранцев-евреев в Биробиджан стало практически невозможным. СССР не проявил ни малейшего интереса и к международной конференции о глобальной судьбе еврейских беженцев, созванной по инициативе США и прошедшей на французском курорте Эвиан с 5 по 16 июля 1938 года.

Вместе с тем именно в эти годы - и всячески подчеркивая при этом свой интернациональный долг - СССР принял тысячи испанских беженцев. Интернациональные чувства по отношению к противникам и жертвам национал-социалистического террора в самой Германии ограничивались лишь немногими коммунистами и их семьями, а также некоторыми знаменитостями, вроде чемпиона мира по шахматам Эманнуила Ласкера.

Тем не менее именно СССР оказался практически единственной страной, принявшей у себя значительное количество еврейских беженцев из западной Польши, оккупированной немцами в сентябре 1939 года.

 

Из совместной перспективы отправителя и адресата

После столь успешного военного раздела Польши успехи германо-советского взаимодействия продолжились и в других областях, в частности в сфере обмена населением. В том же октябре 1939 года, после “освободительного похода” Красной армии в Восточную Польшу, была создана смешанная германо-советская комиссия по эвакуации. Ее советским и немецким сопредседателями были Максим Литвинов (весной 1939-го снятый с поста наркома иностранных дел СССР) и Курт фон Ремпхохенер (Kurt von Remphohener). Подписи обоих стоят под “Соглашением между правительством СССР и правительством Германии об эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Союза ССР”, подписанным в Москве 16 ноября 1940 года.

Главными уполномоченными по реализации договора с советской и немецкой стороны были майор (позднее полковник) Я. Синицын и оберштурмбанфюрер (позднее штандартенфюрер) СС Х. Хофмайер, местонахождением ставок обоих был Луцк на советской стороне; целый ряд представительств обеих сторон действовали и в других городах, как, например, немецкие представительства во Львове, Стрые или Станиславе или советские представительстве в Холме и Ярославе. Эта репатриация носила строго этнический характер: ни славяне, ни евреи, даже если они были членами “арийских” семей, под ее действие не подпадали, а арийцам настоятельно рекомендовали разводиться со столь “неполноценными” и “нежелательными” супругами.

Первый транспорт с 1050 переселенцами был отправлен из Владимира-Волынского 20 декабря 1939 года. К началу нового, 1940-го года число переселившихся превысило 26 тысяч человек, а вся эвакуация была завершена к 4 февраля, охватив около 130-131 тысячи. По другим данным, к 8 февраля 1940 года было эвакуировано на запад до 128 тысяч лиц немецкого происхождения, в том числе и 15 тысяч поляков, могущих, по мнению комиссии, претендовать на “немецкость”.

Члены немецкой комиссии не скрывали своей гордости достигнутым в кратчайшие сроки (всего за шесть недель!) результатом - почти полной очисткой бывшей Восточной Польши от остатков немецкого населения. Лишь крайне незначительная часть, не вняв ни уговорам немецких, ни угрозам советских властей, отказалась от переезда: это были в основном баптисты и католики, опасавшиеся религиозных преследований в Германии.

Число желающих эвакуироваться в противоположном направлении составило около 40 тысяч, и среди них немало евреев, но советская сторона согласилась принять только 20 тысяч из них. Позднее, в конце декабря, она согласилась принять еще 14 тысяч человек (преимущественно евреев), одновременно высылая в немецкую зону около 60 тысяч, не принявших советизации (евреи были и среди них). Подчеркнутое отсутствие интереса со стороны СССР к судьбе польских евреев проявлялось, начиная с первых же заседаний смешанной комиссии.

Сотрудник Главного немецкого штаба по эвакуации в Луцке Брюкнер приводит в своем дневнике (правда, в пересказе) такой случай. В начале декабря 1939 года на пограничный переход у моста через Буг возле местечка Сокол прибыл состав с евреями из генерал-губернаторства. Советские пограничники не пропустили их, а когда те стали все равно прорываться через заслон, то открыли по ним огонь. Когда евреи развернулись и пошли в германскую сторону, то и оттуда их встретили выстрелы. Несколько человек прыгнули в Буг и поплыли на советский берег, один человек утонул. И только через час, после консультаций с высшими начальниками, эту группу пропустили в СССР. Один из советских офицеров так прокомментировал эту сцену: “Значит, немцы в Германию, в Россию русские, а евреи - в Буг?”

После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года множество мирных польских граждан - преимущественно евреев – бросили насиженные места и бежали от немцев на “спасительный” восток, в сторону СССР. Все они после 17 сентября 1939 года оказались не в соседнем государстве, а в руках у другого - восточного - агрессора. В этих несколько изменившихся обстоятельствах часть из них сделала свой выбор не в пользу СССР и подала заявления на эвакуацию в Германию, благо оба агрессора заключили друг с другом 16 ноября 1939 года соглашение об обоюдной эвакуации некоторых групп населения. Хотя соглашение и действовало по принципу “восточные немцы в обмен на западных украинцев и белорусов”, заявления принимались от всех желающих, проживавших до 1 сентября 1939 года по ту сторону демаркационной линии. Все первое полугодие 1940 года в Бресте, Владимире-Волынском и Перемышле (с 13 мая - во Львове) работали три германские пропускные комиссии.

С завершением эвакуации немцев процесс обмена населением на пространстве бывшей Польши, судя по всему, не закончился: нерешенными оставались чисто операционные вопросы - обмен бывшими польскими гражданами по признаку их проживания до начала войны. Число заявлений о разрешении возвратиться в западные районы Польши подали в общей сложности 164 тысяч человек, главным образом поляков. Сроком завершения эвакуации было намечено 15 мая 1940 года, но позднее он был продлен еще на две-три недели. Все это время на аннексированных восточнопольских территориях непостоянно и небольшими группами, но все же находились немецкие офицеры из комиссий по эвакуации.

Уже в первые дни сентября 1939 года, когда вермахт захватывал Западную Польшу, в восточных ее воеводствах стало накапливаться значительное количество еврейских беженцев из западных воеводств - около 150-200 тысяч из общего количества приблизительно в два миллиона евреев, проживавших до этого в Западной Польше. После аннексии Восточной Польши Красной армией и “воссоединения” с советскими Белоруссией и Украиной все они оказались в СССР, причем приток беженцев продолжался и после 17 сентября. На территории, захваченной самим СССР, постоянно проживало, по оценкам Мордехая Альтшулера, 1292 тысячи бывших польских евреев.

Большинство еврейских беженцев предпочитало Сталина Гитлеру и жизнь в СССР - лишь бы не остаться у немцев. Евгений Розенблат пишет, что тем самым они совершали “бегство из реальности в миф”, в частности в миф о справедливом советском строе. По нашему мнению, все это ни на секунду не выходило за рамки “реальности” - из одной скверной реальности люди бежали в другую, в надежде, что все-таки она лучше и безопасней, чем та, что они в панике покинули.

Отношение к ним со стороны советской власти, согласно тому же Розенблату, прошло через несколько фаз - от “благожелательно-лояльного” осенью 1939 года через “выжидательно-корректное” в первой половине 1940 года и до “требовательно-жесткого”, начиная с лета 1940 года, когда значительная часть польско-еврейских беженцев была депортирована на восток СССР.

В начале октября 1939 года первостепенной была задача регистрации и учета: но уже тогда было ясно, что их так много (в одном только Белостоке - от 10 до 25 тысяч человек!), что перераспределение и переселение в другие места неизбежны. Этот вопрос обсуждался на заседании бюро ЦК КП(б) Белоруссии 14 октября 1939 года, постановившем создать специальную правительственную комиссию по размещению и трудоустройству беженцев на территории БССР. Постановлением Совнаркома БССР № 773 от 25 октября 1939 года такая комиссия во главе с И. Гориным, действительно, была создана. Общее количество беженцев в одной только Белоруссии, по ее данным на декабрь 1939 года, составило около 120 тысяч человек. Комиссия рекомендовала разгрузить восемь городов - центров скопления беженцев (Белосток, Брест-Литовск, Гродно, Барановичи, Пинск, Лида, Молодечно, Слоним) и переселить “излишки” в восточные области республики, где предложить физическую работу (на торфоразработках, например). Около 23 тысяч было переселено уже к концу октября 1939 года, из них примерно пятая часть, не найдя себе работы по специальности, к февралю 1940 года вернулась в западные области (где трудоустроиться, впрочем, было еще сложней).

10 ноября 1939 года постановлением СНК СССР № 1855/486 была создана советская комиссия под председательством Лаврентия Берии по вопросу учета и трудового использования беженцев как рабочей силы, которой поручались также вопросы “обратной эвакуации” (то есть выдворения в Германию) неблагонадежных или нетрудоспособных беженцев. Около 25 тысяч отказались принять советское гражданство и решительно потребовали отправки в Палестину или западноевропейские страны: таких, к неудовольствию немцев, немедленно эвакуировали обратно, а часть была даже арестована. Другая часть спокойно приняла советское гражданство и даже завербовалась на работы внутри СССР, но большинство все же попыталось осесть и закрепиться на новой советской и бывшей польской земле.

Политика советских властей по отношению к еврейским беженцам носила, как справедливо заметил Евгений Розенблат, во многом “импровизационный характер”. Так, в начале 1940 года в Белостоке действовал запрет брать беженцев на работу через отделы труда, что в постановлении бюро Белостокского обкома КП(б) Белоруссии от 4 февраля 1940 года было расценено как мера, подталкивающая беженцев к спекуляции, и осуждено.

Вместе с тем, и попытки советской власти распорядиться беженцами точно так же, как и остальным советским населением, перевоспитать их и навязать те виды трудовой деятельности, к которым они - портные, ремесленники, рабочие, торговцы - были совершенно не приучены, в целом не увенчались успехом. Часть из них отказывалась принять советское гражданство. Отношение к таким беженцам стало настороженным, их рассматривали как социально чуждый и дестабилизирующий элемент.

Те из беженцев, кто смог найти крышу над головой у своих родственников в советской зоне, кто принял или согласился принять советское гражданство, могли чувствовать себя - по крайней мере, до 22 июня 1941 года - в относительной безопасности. Остальных же ожидала депортация - на север европейской части и пусть и в Западную, но Сибирь, - правда, ждать ее пришлось относительно долго.

Собственно, к депортационной зачистке новоприобретенной польской территории Советы приступили в середине февраля - то есть буквально сразу же после того, как из больших городов уехали немецкие эвакуационные комиссии. Уже 10 февраля 1940 года была проведена первая и самая большая операция такого рода - депортация около 140 тысяч “спецпереселенцев-осадников”. “Осадниками” назывались бывшие военнослужащие польской армии, отличившиеся в польско-советской войне 1920 года и получившие за это в 1920-1930-е годы от благодарного отечества земельные наделы в восточных районах, населенных преимущественно белорусами и украинцами. В апреле (9 и 13 числа) последовала депортация 60 тысяч так называемых “административно-высланных”. В их число входили члены семей расстрелянных польских офицеров, полицейских, жандармов, госслужащих, помещиков, фабрикантов и участников повстанческих организаций; среди них были и учителя, мелкие торговцы и даже крестьяне побогаче, пресловутые “кулаки”. Интересно, что еще раньше, 9 апреля 1940 года, чести быть депортированными, причем отдельно от остальных, удостоились проститутки. Большинство депортированных составляли поляки, небольшая часть - украинцы и белорусы.

А вот третья депортационная волна из числа граждан бывшей Польши была почти исключительно (на 85-90%) еврейской. Контингент назывался “спецпереселенцы-беженцы” и состоял из тех, кто бежал на восток от наступающего вермахта: таких рассматривали как “интернированных эмигрантов”. Намеченная еще в марте, их депортация могла состояться не ранее середины июня 1940 года, когда из СССР уехала последняя немецкая комиссия, принимавшая индивидуальные заявления граждан о переселении на территорию, контролируемую Германией.

Фактически же она состоялась только 29 июня 1940 года. Около 77 тысяч человек направили в спецпоселки на севере СССР - в Архангельской, Свердловской и Кировской областях - для использования, главным образом, на лесоразработках. Вместе с тем большинство беженцев до войны были мелкими ремесленниками и торговцами, врачами и так далее.

“Стремление портных, сапожников, часовых дел мастеров, парикмахеров и др. быть использованными по специальности, полностью удовлетворить в пределах их расселения не представляется возможным. Поэтому приходится людей этих профессий (избыточную часть) осваивать на лесе”.

Экономическую эффективность “освоения портных на лесе” можно было бы поставить под сомнение с самого начала. Но нельзя не отметить, что большинству этих людей огорчительный отказ немцев в приеме обратно и отвратительная действительность советской депортации спасли жизнь.

 

…Но как бы то ни было, в начале 1940 года во власти немцев оказалось весьма многочисленное еврейское население - до 350-400 тысяч человек в самом рейхе (включая сюда и австрийских евреев, и евреев Чехии и Моравии) плюс более чем 1,8 миллиона в генерал-губернаторстве, на бывших польских территориях. Именно о них, в сущности, и говорится в письме товарищу Чекменеву. Избавиться от них было и психопатической мечтой, и политической целью Гитлера.

Но был ли этот подарок желанен Сталину? Подарок в 2,2 миллиона евреев - 2,2 миллиона людей с мелко- и крупнобуржуазной психологией? Даже с полутора сотнями тысяч польских евреев государство уже так основательно помучилось, отправляя их на торфоразработки или же депортируя! Да и кто знает, не скрывается ли под личиной этого лавочника или того портного немецкий шпион? И если разрешить им вольное проживание по всей стране, то сколько же сил, энергии и затрат потребуется на их чекистско-оперативное обслуживание? И не отправлять же их всех в ГУЛАГ или на спецпоселение, как это было решено и сделано по отношению к нескольким десяткам тысяч еврейских беженцев из Польши?

А если расселить их на Западной Украине, как предлагали немцы, то там ведь и так уже почти 1,4 миллиона “трофейных” польских евреев! Куда бы их самих деть, учитывая вероятное стратегическое значение этого региона в недалеком будущем?

А если отправить их в резерват “Биробиджан-на-Амуре”, как это тоже предлагали наивные немцы, то ведь он рассчитан на несколько сотен тысяч человек и его инфраструктура явно не рассчитана на переваривание и укоренение такой массы! Да, Еврейская автономная область остро нуждалась в притоке еврейского населения и даже просила Кремль помочь ей переселить на свою территорию в течение двух-трех лет 30-40 тысяч евреев из Западной Украины и Западной Белоруссии, но более чем 15 тысяч человек в год она была просто не в состоянии “переварить”.

Итак, отказ СССР от столь лестного предложения Германии был запрограммирован. Приведенные Чекменевым сугубо формальные соображения, в сущности, смехотворны и даже немного лукавы (никаких русинов в тексте соглашения нет). Ничто не привязывало и к уже действующим соглашениям - при обоюдном желании можно было легко заключить новый договор. Истинные мотивы отказа лежали, скорее, в другом - в патологической шпиономании сталинского режима, в подозрительно-недоверчивом отношении к классово-буржуазной еврейской массе из капиталистических стран, а также в колоссальных масштабах предложенной Берлином иммиграции.

Не знаю, отдавали ли себе Молотов и Сталин полный отчет в том, какими последствиями для европейского еврейства обернется их отказ? Сталин, который уже через месяц сам решится на уничтожение польского офицерства, и Молотов, в то время не только председатель Совнаркома, но еще и нарком иностранных дел, вполне могли бы просчитать, что станет с евреями в гетто и концлагерях, когда рутинная депортация уже не будет решать всей проблемы.

По крайней мере, другой советский дипломат - Федор Раскольников (бывший посол в Болгарии и невозвращенец-эмигрант) - прекрасно уловил последствия такого отказа. Еще в сентябре 1939 года он обратился к Сталину с поистине пророческим открытым письмом: “Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах может приютить многие тысячи эмигрантов”.

Конечно, проще всего было бы откликнуться на обнаруженный документ восклицанием типа: “Ах, оказывается, евреев Германии, Австрии и Польши можно было спасти! Гитлер предлагал их Сталину, а тот не согласился, не спас, оставил их на погибель!”

Но думать так было бы очень большим упрощением ситуации. СССР преследовал свои собственные интересы, реализации которых массовое прибытие евреев могло только помешать. И Сталин не был бы Сталиным, если бы руководствовался морально-вероятностными императивами или просто клюнул бы на удочку Гитлера.

Получив отказ (или, что еще более вероятно, не получив из Москвы никакого ответа), Эйхман едва ли расстроился. Он, привыкший изучать и знать своего врага, был готов и к этому.

Но серия неудач с территориальным решением еврейского вопроса - Ниско, Биробиджан, Мадагаскар, - безусловно, подтолкнула его к поиску и продумыванию других путей “разрешения” этой проблемы - путей экстерриториальных, куда более радикальных и абсолютно надежных. Казнь вместо высылки, газовые камеры вместо гетто, яры и карьеры вместо лагерей, братские могилы вместо Мадагаскара или Сибири.

Да, вопрос тогда так и остался открытым. Но ненадолго - года на полтора.

Его позднейшее и иное решение, как известно, вошло в историю под страшным именем Шоа.

РЕПОРТАЖ ИЗ ЗАПОВЕДНИКА ИМЕНИ БЕРИЯ

Последние события в Украине,  ведущие её бесповоротно к полицейской державе, обязывают нас напомнить, что ее ждет в путинских объятиях повторение печального прошлого, описанного в этом репортаже. И наша молодежь обязана знать об этом из первоисточников.

Депутатом Верховного Совета УССР. От политического заключенного МОРОЗА Валентина Федоровича (Мордовская АССР, ст. Потьма, п/о Явас, п/я 385/11).

Погоня кончилась. Беглец вышел из кустов: «Сдаюсь, не стреляйте! Оружия не имею!». Преследователь подошел почти вплотную, деловито оттянув затвор автомата и одну за другой всадил три пули в живую мишень. Раздались еще выстрелы: это два других беглеца, которые тоже сдались, были расстреляны. Тела вынесли на шоссе. Овчарки лизали кровь. Как всегда, жертвы были привезены и брошены у ворот лагеря, на страх другим. И вдруг трупы зашевелились: двое были живые. А стрелять уже невозможно: вокруг люди.

Это не начало детективного романа. Это не история о беглецах из Бухенвальда или с Колымы. Это случилось в сентябре 1956 г., уже после того, как XX съезд осудил культ личности, а критика сталинских преступлений шла полным ходом. Все написанное здесь может подтвердить Альгирдас Петрисявичус, который находится в лагере № 11 в Мордовии. Такие случаи были будничным явлением.

Неширокой полосой вытянулась с запада на восток зеленая Мордовия. Зеленая на карте, зеленая в действительности. Посреди славянского моря - островок звучных мордовских названий: Виндрой, Явас, Потьма, Лямбир. В северо-западном углу - Мордовский государственный заповедник. Здесь царит закон, охота строго запрещена. Но есть еще одна охота, не обозначенная ни на каких картах, где охотиться можно круглый год. На людей.

Если бы составить точную карту Мордовии, северо-западный угол ее пришлось бы разделить на квадраты, разгороженные колючей проволокой и усеянные сторожевыми вышками. Это мордовские политические лагери - край колючей проволоки, овчарок и охоты на людей. Здесь, среди колючей проволоки, вырастают дети. Их родители после службы косят сено и копают картофель. «Папа, был шпион? А что ты нашел?» Затем они подрастут и усвоят первую житейскую мудрость этих краев: «Лагерь - это хлеб». За пойманного беглеца выдают пуд муки. В алдановских лагерях было проще: якут приносил голову и получал порох, соль, водку. Как у даяков острова Борнео. Только голову приносили не вождю, обвешанному монистами из человеческих зубов, а майору или капитану, который учился заочно в университете и читал лекции о законности. В Мордовии от такой традиции пришлось отказаться: слишком близко Москва. Попадет чего доброго такой трофей в руки иностранного корреспондента - попробуй доказать, что это фальшивка, выдуманная желтой прессой.

Трех литовцев расстреляли, хотя они не были присуждены к расстрелу. Ст. 183 УК позволяет карать за побег тремя годами заключения, а ст. 22 УК УССР даже запрещает «причинять физические страдания или унижать человеческое достоинство» заключенных. Суд Литовской ССР (суверенного, согласно конституции, государства) разрешил кагебистам содержать их в изоляции - не больше.

Украина - тоже суверенное, согласно конституции, государство, которое имеет даже представительство в ООН. Ее суды осуждают тысячи украинских граждан и высылают их... за границу. Небывалый в истории прецедент: государство высылает заключенных за границу. Может быть, на Украине нет места для лагерей, как в княжестве Монако? Но ведь находится место для миллионов русских переселенцев - а вот для политзаключенных украинцев нет места на родной земле. Тысячи украинцев увезли на восток - и их проглотила неизвестность. Проглотили подвалы Соловков, пески Мангышлака, затем «сталинские стройки» - пирамиды XX века, проглотившие миллионы рабов.

Уровень цивилизованности общества определяется тем, как оно заботится о судьбах своих граждан. Катастрофа в бельгийской шахте засыпала несколько десятков итальянцев-эмигрантов. Италия вспыхнула протестами, посыпались правительственные ноты, парламентские запросы. На Украине тоже есть парламент - Верховный Совет УССР. Я не знаю, есть ли там люди, которые помнят о своем праве делать запросы правительству. Я не знаю, помнят ли эти люди о каких-нибудь правах депутата, кроме права поднимать руку при голосовании. Но я знаю, что Верховный Совет УССР, согласно конституции, высшая власть на Украине. Она поручила одной из подчиненных инстанций - КГБ - арестовывать, судить и распоряжаться дальнейшей судьбой обвиненных в «антисоветской деятельности».

Давайте, уважаемые депутаты Украинского Парламента, хоть раз отложим в сторону разговоры о свиноматках, о бетономешалках и о народнохозяйственном эффекте использования суперфосфата. Пусть эти проблемы решают специалисты. Давайте хоть раз оставим страны Сладкой Зевоты, переселимся в Мордовию и разберемся: а) кто эти люди, вырванные из нормальной жизни и отданные в безраздельное распоряжение кагебистов; б) кому препоручили судьбу этих людей.

В1958 г. преподаватель философии Фрунзенского мединститута Махмуд Кульмагамбитов (находится в лагере № 11) принес в ректорат заявление: прошу дать расчет. Причина? Несогласие с программой преподавания. Это восприняли как сенсацию. Табун карьеристов, которые наперегонки проталкивались к корыту, бросили под ноги совесть, достоинство, убеждения, лишь бы взобраться выше и перехватить у соседа добычу, никак не могли понять: как это человек может отказаться от 1200 рублей только потому, что у него изменились взгляды? Кульмагамбитов стал рабочим. И вот в 1962 г. его арестовали. Суд в Кустанае приговорил его к семи годам заключения и трем годам ссылки за «антисоветскую деятельность». В чем же она проявилась? Главным свидетелем обвинения был начальник отдела кадров треста «Соколоврудстрой» Махмудов. Единственное, что он мог сказать в суде, были слова Кульмагамбитова: «Не хочу преподавать то, во что не верю». Так ответил тот на вопрос: «Почему вы не работаете по специальности?» Другие обвинения были такие же. Да и следователь признался: «Вообще-то тебя судить не за что, но у тебя опасный образ мыслей». Случай типичный, будничный в практике КГБ. Не уникальный по откровенности произвола. Как правило, кагебисты стремятся создать хотя бы видимость «антисоветской деятельности». Но здесь, в далекой провинции, даже это не посчитали необходимым сделать и признали, что Кульмагамбитов был осужден за взгляды. Тысячи и тысячи людей судят по этой схеме, хотя «обыгрывают» дело тоньше. Статья 125 Конституции СССР провозглашает свободу слова, печати, манифестаций и организаций. Статья 19 Декларации прав человека, принятой ООН, говорит о «свободе искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». Таким образом, статья 62 УК УССР есть не что иное, как нарушение вышеуказанных законов. Формулировка «агитация или пропаганда, проводимая с целью подрыва или ослабления советской власти», в условиях, когда кагебисты сами определяют степень «подрывности» материала, служит неограниченному произволу.

Я и мои товарищи осуждены за «пропаганду, направленную на отделение Украины от СССР». Но статья 17 Конституции СССР ясно говорит о праве каждой республики выйти из состава СССР. Право каждого народа на отделение зафиксировано в Пакте о гражданских и политических правах человека, принятом 21-й сессией Генеральной Ассамблеи ООН.

КГБ очень любит словосочетание «националистическая литература». Но что значит это выражение и где критерий определения «националистическая»? Еще недавно произведения Олеся, Гринченко, Зерова считались «националистическими» - теперь они уже не националистические. Мыши еще не изгрызли брошюр, в которых «теоретики» типа Маланчука называли Грушевского «злейшим врагом украинского народа», а «Украинский историчный журнал», 1966, № 11, считает, что это ученый «с мировым именем» и цитирует правительственное постановление, где говорится о заслугах Грушевского перед Украиной. Произведения Грушевского и Виниченко готовятся к печати. Где же все-таки критерий?

В том-то и дело, что никакого критерия, опирающегося на фундамент логики, у кагебистов не было и нет. Они пользуются старой сталинской линией по отношению к украинской культуре: «Дави, что можешь и не можешь».

Можно сделать вывод: люди, осужденные за антисоветскую агитацию и пропаганду, - это инакомыслящие либо просто мыслящие, духовный мир которых не поместился в прокрустово ложе сталинских стандартов, старательно охраняемых кагебистами. Это те, кто решился воспользоваться правами, провозглашенными конституцией, кто повысил голос против позорного засилья КГБ, против нарушения конституции. Это те, кто не может усвоить рабскую мудрость с двойным дном, которая велит слова конституции «право на выход Украины из СССР» читать: «молчи, покуда цел». Разберемся теперь, кому отдана монополия «перевоспитывать» нестандартных.

ПОТОМКИ БЕРИЯ И ЕЖОВА

Характеристика человека или среды всегда может грешить субъективизмом. Поэтому всегда лучше иметь дело с автохарактеристикой. И очень хорошо, что автор этих строк располагает пышным букетом автохарактеристик, данных кагебистами себе и своей системе. Кагебисты не скупились на слова и вообще не церемонились в разговорах с заключенными, будучи твердо убеждены, что их слова не вылетят за наглухо обитые двери кабинетов, что ледяной ужас молчания, на котором они соорудили свою Голгофу, никогда не разморозится. Но всякий лед когда-нибудь тает.

Где корни КГБ? Если мы пройдем до конца теми тропами, которыми спускались в нашу действительность кагебисты, то очутимся в кошмарных дебрях сталинских джунглей.

По Харцызскому избирательному округу Донецкой области депутатом в украинский парламент избран генерал Шульженко, заместитель председателя КГБ при Совете Министров УССР. Где сделал свою карьеру этот парламентарий? Чтобы в 1967 году стать генералом КГБ, надо быть бериевским лейтенантом или капитаном. Чем занимались капитаны КГБ в 1937 году? Убивали людей за невыполнение нормы (или просто для забавы) на Колыме. Это уже ни для кого не секрет, об этом пишут московские журналисты. На Украине они расстреливали невинных людей через три дня после ареста. Послушай их - во всем виноват Берия, они же только исполнители приказа. Точно такой же аргументацией оперировали адвокаты на Нюрнбергском процессе. Получалось, что во всем виноват один Гитлер. Но номер не прошел. В немецком языке появилось даже понятие «убийца за письменным столом». Не сомневаюсь, что когда-нибудь оно получит права гражданства и в украинском языке.

Быть может, кагебисты изменились, стали иными? Нет. Они сами с гордостью считают себя потомками Сталина. Уполномоченный украинского КГБ в мордовских лагерях капитан Круть заявил мне: «А какие у вас претензии к Сталину? Ну были отдельные недостатки, но в целом он заслуживает высокой оценки». А в разговоре с Михаилом Горынем Круть откровенно сожалел: «Жаль, что мы в Мордовии, а не на Севере». Начальник следственного отдела грузинского КГБ Надирадзе сказал в 1963 году поэту Заури Кобалия (находится в лагере № 11) во время следствия: «Ты знаешь, что я был здесь и в 1937 году? Имей это в виду!»

Теперь они не носят «сталинок» и заочно «учатся» в вузах. Обучение заочное в полном смысле слова. Зачетную книжку приносят в институт, и «профессура», с колыбели загипнотизированная словом «КГБ», ставит оценку, не видя студента в глаза. Представитель Ивано-Франковского КГБ Казаков признался мне: «Вот мы здесь говорили о тоталитаризме. Но ведь я не тотализатор». А уполномоченный украинского КГБ в лагере № 11 Горащенко расправился одним махом со всеми доводами Масютко относительно нерешенного национального вопроса на Украине: «Вы говорите, национальный вопрос. Да если вдова обратится к председателю колхоза за соломой - разве ж он

откажет?» И этим интеллектуалам поручено безапелляционно решать вопросы, которые даже в специальных журналах считаются дискуссионными.

Казаков, Круть и кагебист из Киева Литвин «перевоспитывали» меня втроем: «Ну чего тебе было нужно? Имел хорошую работу, квартиру...» И несколько часов доказывали, что у человека нет ничего, кроме желудка и стольких-то метров кишок. Идея? Защита Украины от русификации? Тут для многих собеседников разговор явно отрывается от реальной почвы и переносится в сферу детских сказок.

Идея... Конечно, в книгах об этом много пишут, да и вообще не принято говорить откровенно, что ты безыдейный. Но чтобы идея действительно была мотивом деятельности - такого они в своей среде не встречали.

Михаиле Горынь слышал в львовском КГБ: «Сегодня день чекиста. Какой день чекиста? Зарплату дают». Ну а если уж говорить о ней серьезно, то это миф, которым кто-то одурманивал людям голову и который отвлекает человека от нормального существования, покоящегося на трех китах: деньги, властолюбие, женщины. А идея - это разновидность психического расстройства, не совсем, правда, понятного, но с ним приходится считаться как с фактом наряду с тремя остальными, нормальными и понятными. Капитан Козлов (Ивано-Франковск) изложил мне это так: «Одного покупают за деньги, другого - женщинами, а некоторых ловят на идею». Чтобы идея самостоятельно зародилась в человеческой голове - такое не допускается. Вот люди, которым поручено «регулировать» духовную жизнь общества.

Было бы наивно считать это состояние вещей случайным «нарушением социалистической законности», отступлением от нормы. Наоборот, - это норма на определенных этапах развития общества. Порядок, при котором поэт получает каталог дозволенных образцов, а художник - список дозволенных красок, имеет крепкие корни в прошлом, является порождением определенных сил и отношений. На наших глазах силы эти постепенно тают, а отношения перестают быть нормой общения между людьми. Кагебисты чувствуют это и всю вину сваливают на Хрущева, якобы свалившего идолов, которым когда-то поклонялись без раздумий. С таким же успехом можно считать петуха автором утра, но эта истина чересчур велика для того, чтобы уложиться в черепные коробки генералов и майоров КГБ.

«СТАЛИН БЫЛ - ТАК ПОРЯДОК БЫЛ»

Эти слова капитана Володина, сказанные им на допросе Масютко во Львове, дают больше, чем целые тома, для уяснения генезиса КГБ и роли, исполняемой им теперь.

Порядок бывает разный. Когда весной пробуждаются реки и несут на себе хаос ледяных обломков - это не что иное, как порядок, четкая закономерность, без которой невозможен дальнейший ход жизни. И бывает порядок кладбищенского покоя, достигнутый ценой умерщвления всего живого. Так и в обществе: бывает стабилизация, достигнутая благодаря гармоническому уравновешиванию всех общественных сил и факторов, и есть «порядок», зиждящийся на их уничтожении. Такого порядка достичь нетрудно, однако уровень зрелости народа измеряется не им, а умением достичь общественной стабилизации, оставляя при этом максимальный простор для творческой деятельности индивидуума, которая является единственной силой прогресса. История прогресса - это история развития личности. Так называемая масса ничего не создает - это строительный материал для истории. «Все достигнутое деятельностью разума должно созидаться в голове отдельного человека... Только возбуждение низшей неразвитой степени, которое можно вообще назвать настроениями, возникает, как эпидемии, одновременно у многих личностей и находится в соответствии с умственным обликом народа. Умственные завоевания - дело отдельных личностей» (Рацель).

Возникновение нового (прогресс) возможно лишь как переход через существующую норму, как появление ранее не существовавшего. Сама природа творчества зиждется на небывалом, на неповторимости, а носителем последней является индивидуум. Каждое индивидуальное состояние охватывает одну грань всеобъемлющего, безграничного бытия. Грань неповторимую, которую может отразить только эта личность, и никакая иная. Чем больше этих граней, тем более полную картину мира мы имеем. В этом заключается ценность личности; с исчезновением каждой индивидуальной точки зрения безвозвратно теряется одна из возможностей, а в миллионногранной мозаике человеческого духа перестает сиять еще одна грань.

В обществе были и будут силы, которым невыгодно развитие, для которых сохранение статус-кво является гарантией сохранения их привилегий. (Яркий пример - Сталин в прошлом и сталинисты, пережившие его). Однако время не стоит на месте, сегодня через 24 часа превращается во вчера -и силы, противящиеся изменениям, всегда защищают вчерашний день. Но кто же признается, что он идет против течения могучей реки, называемой историей? Поэтому все стандартизаторы на разных уровнях повторяли одно: «изменения разрушают порядок, разрушают общество». А поскольку зерно всякого изменения скрывается в неповторимости индивидуума, в первую очередь старались стандартизировать его, убить в нем оригинальность. Полностью достичь этого невозможно. Однако степень стандартизации индивидуума всегда была мерилом мощности тормоза, находящегося в распоряжении сил застоя.

Но вся суть в том, что изменения разрушают отнюдь не общество, а только те общественные нормы, которые устарели и стали тормозом. Противопоставлять эволюцию традиции - недопустимо. Эволюция - не отрицание традиции, а ее естественное продолжение, живой сок, не дающий ей окостенеть.

«Единство и однообразие - это разные вещи» (Ф. Бэкон). Для достижения единства вовсе не обязательно однообразие. Вот место, где легко поймать за руку любого деспота при подтасовке карт, когда он пытается поставить знак равенства между единством и однообразием. Точка зрения каждого деспота, которую он хочет навязать в виде «истины», столь же индивидуальна, как и все другие, и имеет право на существование наравне с другими. Сохранение такого порядка, когда все точки зрения должны нивелироваться и сливаться в прокрустовом ложе «истины», провозглашенной великим далай-ламой, нужно вовсе не обществу, а самому далай-ламе, для которого развитие означает гибель.

Исследователь Африки Сегели пишет об африканцах: «Если вождь любил охоту - то все его люди разыскивали себе собак и вместе с ним ходили на охоту. Если он любил музыку и танцы - все проявляли склонность к этому развлечению. Если же он любил пиво - все напивались. Вожди платили своим подхалимам. Так, у всех племен бечуанов имеются люди, владеющие искусством веселить слуг своего вождя хвалебными песнями во славу его. Они развивают при этом красноречие и используют множество образов: они искусны в танцах с боевым топором и арбузом-бубенцом. Вождь вознаграждает сладкие беседы быком или овцой. Эти песни, до бесконечности повторяющие одну и ту же тему, занимают, к сожалению, первое место в поэзии негров».

Если бы не слово «негры», можно было бы подумать, что речь идет о нашем недавнем прошлом. Песни с боевым топором, бесконечно повторяющиеся перед троном вождя, - как все это знакомо нам с детства!

А если вспомнить, как подобострастно подхватывали каждое оброненное слово не только Сталина, но и Хрущева, если вспомнить, что даже сборник афоризмов «В мире мудрых мыслей» был наполнен не всегда трезвыми разглагольствованиями Хрущева, то придется с сожалением признать, что африканцев мы оставили далеко позади. «Наш народ такой: стоит моргнуть глазом - сразу поймет!» - гордился Хрущев.

Но как утвердить деспотизм в XX веке среди народов, для которых носитель власти с незапамятных времен перестал быть богом и является просто первым, среди равных, личностью, избранной для исполнения определенных функций? Как утвердить деспотизм каменного века в душе украинца, который уже в средние века избирал и свергал кошевого и сам мог стать кошевым, который произвел на свет философию Сковороды - этот гимн человеческой личности с ее девизом «познай самого себя»? Философию, в которой «Я» - основа всего, даже Царства Божия, и даже сам Бог - не что иное, как полноценное «Я». «Кто познал себя, тот нашел желанное сокровище Божье. Источник и воплощение Его нашел в себе, самом». «Истинный человек и Бог - одно и то же».

Как принудить современного художника, которому капрал-деспот представляется просто неполноценным существом, исполнять танец с боевым топором перед его троном?

Хрущев никого не боготворил, он даже был у людей посмешищем - и все же на одно мановение его пальца бежали десятки холуев и напрягалась система «рычагов». Как это удавалось? Очень просто. Когда боготворение проходит, в силу вступает грубое принуждение. Только принуждением можно заставить современного человека терпеть деспота. Чем больше общество по мере развития в нем личности противится попыткам закрепощения, тем больше усилий должна мобилизовать деспотия, чтобы удерживать на поверхности нормы, раньше существовавшие «по инерции»; наконец, она теряет черты патриархальности и превращается в спрута, сковывающего малейшие движения общественного организма. В XX веке появляется неслыханная прежде практика контроля за всеми проявлениями общественной жизни, в том числе даже семейной. Весь жизненный путь человека - от колыбели до гроба - находится под контролем. Стандартизуется даже отдых: уклонение от стандартного культпохода в музей отмечается подозрением. Деспотические формы становятся все более гнусными и вырождаются в Освенцимы. Некоторые люди склонны видеть в этом регресс, начало конца всего... В действительности же появление Освенцимов доказывает противоположное: деспотия перестает быть нормой человеческих взаимоотношений и вынуждена прилагать надрывные усилия, чтобы удержаться над пропастью.

Но даже при наибольшей стандартизации и контролируемости жизни деспот сталкивается с проблемой, которую невозможно разрешить чисто бюрократическим путем. Можно одеть людей в одинаковую серую одежду, настроить серых жилых домов, сжечь все книги, кроме официального талмуда, - и все же остается щелочка, сквозь которую просачивается пучок света, смертельный для деспотической гнили.

Остается духовный мир человека.

Капитан КГБ Казаков, присланный из Ивано-Франковска в Мордовию проверить, насколько я «перевоспитался» (то есть деградировал как личность), чистосердечно открылся мне: «Мы, к сожалению, не можем заглянуть, что у вас в голове. Вот если бы можно было собрать и выбросить (!!!) все, что мешает вам быть нормальным советским человеком, не нужно было бы столько разговаривать».

Действительно, это было бы очень выгодно: вынимать и вставлять мысль в человеческую голову, как элемент в электронную машину. Во-первых, так легко уничтожить всякое воспоминание о прошлом. Например, нужно начать кампанию осуждения культа Сталина - всем вставляют определенную программу, завтра ее вынимают - и о Сталине больше ни слова. Или: вышло постановление ликвидировать нации и национальные языки - маленькая процедура, и никаких тебе хлопот с такими непригодными для программирования вещами, как национальное достоинство, честь, стремление сберечь духовные и культурные ценности. Во-вторых, была бы гарантия, что нигде нет ничего неизвестного, неконтролируемого...

Но мысль не поймаешь и не посадишь за решетку. Ее даже не увидишь. Какой ужас: мысль, даже силой вложенная в человеческую голову, не лежит там до подходящего случая, как элемент в электронной машине, а растет, развивается (иногда в направлении, обратном запрограммированному), и установить контроль над этим процессом не может никакая аппаратура. Не один тиран пробуждался в холодном поту, парализованный сознанием своего бессилия остановить это невидимое, но беспрерывное движение в человеческих черепах. Страх перед этой никому не подвластной силой заставил Сталина провести конец жизни в добровольной тюрьме и сделал его маньяком.

Вот откуда желание изгнать Гомеров из общества, срезать лишние струны с лиры. Известна и неослабеваемая ненависть капралов к интеллектуалам, которые, даже будучи одеты в мундир солдата или в арестантские лохмотья, остаются нестандартизованными и неразминированными.

«Бойтесь, товарищи, тех, кто спрятал мысль свою за неясностью выражения. Там спрятана враждебная классовая сущность» (Покровский). Отсюда - тотальная борьба не только против инакомыслящих (о них и говорить нечего), но и против самомыслящих. Во время ареста у меня забрали стихотворение Драча «Сказка о крыльях». Я спросил: «В чем дело? Стихотворение напечатано, да и самого автора давно уже перестали ругать за «випрани штаны» и вдруг начали хвалить». Мне объяснили: ни к стихотворению, ни к его автору претензий нет, но стихотворение напечатано на машинке... по чьей-то собственной инициативе. И этот неизвестный тоже распространяет его -тоже по собственной инициативе. В этом опасный грех: человек «самостоятельно желает» и сам порождает мысли, а не пользуется указаниями и не берет мыслей готовых. Можно делать все, но только когда приказано. Пить можно только из одного для всех, строго контролируемого источника с дистиллированной водой. Все остальные нужно засыпать, если даже вода в них ничем не отличается. В 1964 году представитель Виленского КГБ, которому поручено фиксировать появление каждого мыслящего существа в местном пединституте и немедленно зажигать сигнальную лампочку тревоги, назойливо спрашивал меня: «Что за общество мыслящих людей?» Мысль о создании общества мыслящих людей была высказана в виде шутки в веселой компании, но кагебистов она взволновала не на шутку. Конституция дает право на создание обществ - это охранители нашей безопасности знают. Но при условии, если приказ о создании придет сверху. Тогда все в порядке - даже если бы это общество пыталось организовать землетрясение. Но если бы кто-то захотел создать самостоятельно даже общество по защите рогатого скота - этим делом, вне сомнения, занялись бы органы КГБ.

Так как же все-таки остановить это вечное самодвижение мысли в том случае, когда она осталась живой, пройдя все этапы стандартизации и стерилизации? Есть еще одно, последнее средство: заморозить. Заморозить ледяным ужасом. Построить громаднейший рефрижератор для человеческих умов. Расстрел через три дня после ареста. Загадочное исчезновение ночью; расстрел за невыполнение нормы; Колыма, с которой не возвращаются, - вот кирпичики, на которых Сталин построил свое царство ужаса. Ужас наполнил дни и ночи, ужас носился в воздухе, и одно воспоминание о нем парализовало мышление. Цель была достигнута: люди боялись мыслить, человеческий мозг перестал самостоятельно рождать критерии и нормы и считал нормальным принимать их готовыми. Деспотия начинает свое летосчисление с того времени, когда человек перестает воспринимать насилие над собой как зло и начинает принимать его как нормальное положение вещей («Начальство мутит. - Ну и что? На то оно и начальство, чтобы мутить»). Выросло поколение людей из страха, и на развалинах личности была воздвигнута империя винтиков.

ИМПЕРИЯ ВИНТИКОВ

Сталин не признавал кибернетики. И все же ему принадлежит в этой области выдающаяся заслуга: он изобрел запрограммированного человека. Сталин -творец винтика. Бывали случаи, когда, прочитав роман Солженицына, люди говорили: «Хочется забиться в уголок и ничем себя не проявлять». Нетрудно представить, насколько сильнее было это желание 20 лет тому назад, когда люди были очевидцами массовых расстрелов и других ужасов, когда вечером было неизвестно, где ты очутишься утром. Желание ничем не выделяться, втиснуться в массу, стать похожим на другого, чтобы не обратить на себя внимания, стало всеобщим. А это означало полную нивелировку личности. Когда-то выделение индивида из массы материи означало зарождение жизни, зарождение органического мира. Теперь начался обратный процесс: слияние индивидов в серую массу, возвращение к полностью безорганическому, безиндивидуальному бытию. Обществом овладевает дух серой безликости. Быть личностью считается грехом. «Ты что, особая личность?» - это приходилось слышать десятки раз и до ареста, и после. Бригадный метод проникает даже в поэзию и порождает такое чудо, как коллективная поэма. В 1937 г. появляется коллективная поэма «Иван Полота», под которой поставили свои подписи в алфавитном порядке, как в телефонной книге, Бажан, Голованивский, Кулык, Первомайский, Рыльский, Сосюра, Тещенко, Тычина, Фефер, Усенко, Ушаков. Но и этого оказалось мало - через год приказывают создать «Думу про Остапа Нечая», под которой уже стояло 20 подписей. Наверное, это был рекорд.

Вот впечатления одного бывшего члена КПЗУ, которого пять раз арестовывала дефензива в Польше и который после 1939 года попал наконец на восточную Украину, о которой годами мечтал, в тюрьме: «Поезд пересек линию уже несуществующей границы. Первая станция на Житомирщине, толпа на перроне. И первое, что бросилось в глаза, - однообразная, необычная для нас серость людей, одетых в фуфайки. Какая-то женщина в красном плаще выглядела экзотическим цветком, чужой и даже крикливой, неуместной здесь». В конце концов одежда может стать пестрой, даже крикливой, но серость не исчезает. Она не от одежды. И как бы ни рекламировали себя винтики, как бы ни прикрывались коврами, взятыми напрокат в магазине в связи с приездом делегации, посторонний глаз всегда заметит серость - она носится в воздухе, люди дышат ею, не мыслят себя без нее, она стала хлебом насущным.

Наконец, господствующая сила рекомендует себя единым началом, несущим в себе «ум, честь и совесть» всего общества - тогда торжественно провозглашается «морально-политическое единство общества». Вечный вопрос «куда идти?» для винтика трансформируется в формулу, не требующую никакого умственного напряжения: «Куда поведут».

Человек, лишенный умения самостоятельно различать добро и зло, становится овчаркой, которая зажигается гневом только по приказу и видит только то зло, на которое укажут. Винтик читал в газете о запрещении черным жить в Кейптауне или Иоганнесбурге, о запрещении африканцам жить в городах Южной Африки без пропусков - и считает это произволом. Но его замороженный ум не может сопоставить факты и прийти к выводу, что известная ему от рождения прописка является таким же нарушением статьи 18 Декларации прав человека («Каждый человек имеет право проживать в пределах любого государства»), что в нашей действительности узаконена черта оседлости, и не для евреев, как некогда, а для всех. Тому, кто не родился в большом городе, отведено гетто для проживания, границы которого кончаются в пригородах Киева, Львова, Одессы. Винтик имеет гневные поэмы о Бухенвальде - это позволено. «Пеплом стали ваши сердца, но голос ваш не сгорел». А вот пепел жертв, истлевших в сибирских тундрах, не волнует винтиков. И было бы ошибкой усматривать здесь только страх - это уже черта характера.

Все осуждают преступления фашизма против еврейского населения. И преспокойно ходят по могильным плитам еврейских кладбищ, которыми выстелены тротуары многих городов. Тротуары вымостили немцы - это правда. Однако немцев давно нет, а по оскверненным именам умерших и до сих пор ходят во дворах львовской и ивано-франковской тюрем. Ходят доценты и кандидаты наук Ивано-Франковского пединститута. А если к этому времени кто-нибудь успел защитить докторскую диссертацию - то по человеческим именам ходят профессора. В институтском дворе до моего ареста лежала куча, плит про запас. Их разбивали и использовали на хозяйственные нужды. Разбивали под аккомпанемент лекций по эстетике и философии. Так будет до тех пор, пока сверху не поступит приказ возмутиться варварством немцев и соорудить памятник из этих плит. А до этого их можно презирать.

Винтик - идеал, лелеемый каждым «тотализатором». Послушный табун винтиков может быть наречен парламентом, ученым советом - и с ним не будет ни малейших хлопот, никаких неожиданностей. Винтик, которого нарекут профессором или академиком, никогда не скажет ничего нового, а если уж удивит, то не новым словом, а молниеносной сменой своих концепций в течение суток. Табун винтиков можно назвать Красным Крестом - он будет подсчитывать калории в Африке, но ничего не скажет про голод у себя дома. Винтик выйдет из тюрьмы и сразу же напишет, что он там не сидел, еще и обзовет лжецом того, кто требовал его освобождения (как это сделал Остап Вишня). Винтик будет стрелять в кого велят, а потом по команде бороться за мир. И последнее, наиболее важное: после превращения людей в винтики можно с безопасностью вводить какую угодно конституцию, давать право на что угодно. Весь фокус в том, что винтику даже не придет в голову воспользоваться этим правом.

Неудивительно, что винтика сильно афишировали, выставляя как идеал. Где-то в школьном коридоре ученики зачитываются словами Симоненко: «Ми не безлич стандартных «я», а безлич в все-свити ризных», а рядом на стене стандартное дацзыбао, вывешенное пионервожатой, рассказывает о пионерке, спасшей телят во время пожара. Все было охвачено пламенем, крыша могла вот-вот обвалиться, но она выгоняла телят. И если бы пионерка погибла, винтики не увидели бы в этом ничего ненормального, наоборот, выставили бы этот случай как образец для других.

В обществе винтиков есть законы, охраняющие тигров и удавов от браконьеров. «Гуманизм» дошел до того, что даже посадили в тюрьму людей за убийство лебедя Борьки в Москве. Можно надеяться, что когда-нибудь гуманизм распространится и на людей. Но пока жизнь пионерки ценится дешевле, чем жизни теленка, лозунг «Все для человека, все для блага человека» серьезно воспринимать нельзя. Ценность личности осознают там только, где она считается чем-то особенным и неповторимым. Там же, где она превращается в винтик, деталь, которую можно заменить другой, ценность человека измеряется его мускульной силой. Гуманизм в таком обществе воспринимается как фальшивый лозунг, не имеющий ничего общего с действительностью. Теленок - это материально-техническая база, первооснова, в сравнении с которой духовное начало (заложенное в пионер-

ке) является жалкой надстройкой. Теленок - это готовая продукция, пионерка - своеобразное сырье, то, что называется трудрезервы. Во времена людоедства эта пионерка, вне сомнения, ценилась бы дороже: она была бы, во всяком случае, материальной ценностью наряду с теленком. В «Известиях» была «воспитательная статья» о кочегаре. Паровоз, который отвез поезд в Финляндию, на финской станции вышел из строя, и надо было гасить топку, чтобы отремонтировать его. Но кочегар решил «показать финнам работу» - произвести ремонт при непогашенной топке. То есть кочегар решил то, что ему «посоветовали» опекуны, старательно сопровождающие его за границей, чтобы не заблудиться. Газета забыла об этом написать. Как бы там ни было, топку не гасили, и кочегар произвел ремонт с риском для жизни. Финны были поражены, но не мужеством. Просто они впервые видели, как человек ценит свою жизнь дешевле центнера угля. Однако среди винтиков это считается героизмом.

Шагают бараны в ряд.
Бьют барабаны,
Шкуры для них дают
Сами бараны.
(Брехт)

ОРГИЯ НА РУИНАХ ЛИЧНОСТИ

«Здесь меньше иксов», - ответил мне один инженер на вопрос, почему он стал инженером, а, скажем, не искусствоведом. В этом принципиальное различие между так называемыми точными науками и гуманитарными; первые стоят одной ногой на плоскости логики, вторые на плоскости иррационального рядом с искусством. Так называемый технический интеллигент, твердо уверенный, что философия «занимается глупостями», «переливает из пустого в порожнее», не сумел подняться до простой истины: философия, на которую он смотрит свысока, вытаскивает из тумана иррациональных подспудных глубин предмет исследования и дает ему в руки, чтобы он мог измерять его сантиметром. Дает вещи, переставшие быть иксом и подлежащие измерению сантиметром... Но дело в том, что целый комплекс духовных понятий, благодаря которым человек стал человеком, не поддается ни сантиметру, ни секундомеру. Это высшая сфера, недоступная прикладным наукам. «Математика, медицина, физика, механика... чем больше их вкушаем, тем сильнее жжет наше сердце голод и жажда, а грубая наша остолбенелость не может догадаться, что все они суть слуги при госпоже и хвост при своей голове, без которой целое туловище не действительно» (Сковорода). Химик, отнимая и добавляя в колбу вещества, может точно продемонстрировать, какое из них вызовет реакцию. Историк, даже вполне уверенный в своей правоте, никогда не сможет убедительно наглядно показать причины исторического явления: он не сможет точно поставить эксперимент, а имеет дело с абстракцией. После проигранной войны с Японией в 1894 г. китайцы пришли к выводу, что причиной поражения была замена луков кремневыми ружьями. Им доказали, что причина - полное подавление личности, приведшее к застою в материальном производстве, однако показать им это, доказать с математической точностью никто не смог. Недаром Шоу писал: «.. .главный урок истории заключается в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков».

Да, извлечь урок из истории намного сложнее, чем из химии. Это всегда было деспотам на руку: они провозглашали себя авторами всех завоеваний общества, а своих противников - причиной всех зол. Не каждый поймет, что «порядок», установленный Сталиным десятки лет назад, и есть прямая причина современного бедлама в сельском хозяйстве, что «идейность», которой насильно пичкали людей десятилетиями, и есть причина пресловутой безыдейности современной молодежи.

Полную мертвенность сеет винтик и в морально-этической сфере. Если кто-нибудь считает столпотворение в Китае порождением фанатизма, а хунвейбинов - фанатиками, он допускает грубейшую ошибку. Во время похорон Сталина тысячеголовые стада толпились и протискивались к праху земного бога, раздавив при этом десятки более слабых, - и мир думал то же самое - фанатики. Но прошло три года. Забальзамированный труп далай-ламы сперва облили помоями, а затем и вовсе выбросили из мавзолея. И что же? Может быть, совершился бунт? Может быть, тысячи фанатиков оградили святого собственными телами? - Никто не тявкнул! Стадо потопталось на трупе вожака, а потом съело его останки. Те, кого принимали за фанатиков, преисполненных слепой преданности, оказались пустышками... Оказалось, что это просто роботы. Велено было любить и оплакивать Сталина - все нацепили траурные повязки. Их гнев, их горе, радость, энтузиазм - все было запрограммировано. И «гнев» против «предателя Тито», выражаемый общественностью на митингах сегодня, назавтра автоматически превращается в энтузиазм, а сама «общественность», аккуратно построенная штабелями вдоль шоссе от аэродрома к центру, будет послушно и даже искренне держать транспаранты и махать руками.

Так что напрасно старые, устроившись в удобных креслах, удивляются, откуда берутся молодые, у которых нет «ничего святого». Опыт со Сталиным показал, что и у старых не было ничего святого -просто они по свойственной им слепоте не замечали этого. «Молодые» же наконец заметили, что король голый. Это хорошо. Только тот, кто избавился от иллюзий и сумел увидеть разбитое корыто, начнет поиски новых ценностей.

Пустой человек - вот главное обвинение против деспотии и неизбежное ее порождение. Уж если деспот объявляет ум, честь и совесть своей монополией и снимает обязанность выращивать эти качества самостоятельно - то это начало духовного оскудения человека. Но у каждого живого существа должна быть потребность самовыражения.

И до, и после суда нам повторяли, что мы - «выводок Антоненко-Давыдовича и компании». Идея, с точки зрения охранителей, это нечто такое, что может быть внесено в человеческую голову только извне. И когда в среде молодой украинской интеллигенции выросло движение против умственного и морального застоя и шовинистического засилья, кагебисты бросились прежде всего искать: «А кто принес? Кто повлиял?»

В соединении с директивой винтик получает удивительное свойство умерщвлять все, к чему только не прикоснется. Скажут ему вступить в какое-то новообразованное общество защитников природы - он не откажется, и через месяц общество будет иметь столько членов, сколько есть винтиков, но природе от этого не станет легче. Общество мертворожденных. Винтика не затянешь к живой, полезной работе никаким поводом, как амебу: бесформенная скользкая масса без четко очерченных берегов протечет через любую сеть. Можно проводить самые дикие эксперименты, винтики молча примут их - и вот вырастают заводы в местах, куда запланировано подать энергию через 20 лет, или там, где для них нет сырья. Все производство обречено прозябать в состоянии полураспада.

Так на руинах личности строился и строится порядок, засевая землю мертвечиной. «Это хуже чумы. Чума убивает без разбора, а деспотизм выбирает свои жертвы из цвета нации», - писал Степняк-Кравчинский.

ДРАКОН

Ледяной ужас, без которого нельзя построить империю винтиков, необходимо все время поддерживать. Лед не может существовать вечно в естественном состоянии, поэтому есть необходимость в специальном рефрижераторе. Его должен создавать каждый диктатор - для него это вопрос жизни и смерти. В сталинских владениях таким рефрижератором, который несколько десятилетий замораживает духовную жизнь общества, стало КГБ. Тотальное уничтожение мысли в человеческих головах, массовая стандартизация мышления и жизни наложили на КГБ большое бремя, но вместе с тем и дали в их руки неограниченную власть. Так бывало всегда: орган, которому поручено обескровить жизнь во всех ее проявлениях, растет и гипертрофически разбухает от высосанной им крови. С планеты запустили спутник. И вдруг выяснилось, что спутник не только вышел на собственную орбиту, но и похитил вес планеты, сосредоточил его в себе и вынудил планету обращаться вокруг себя. Наконец, он теряет даже видимость связи с организмом, разрастается до размеров дракона и регулярно требует жертв. Как правило, он пожирает даже выкормившего его деспота.

Сталин хорошо знал это и боялся, что его ожидает эта участь - поэтому на всякий случай Ежова и Ягоду отправили в рай. И все же закономерность пробила себе дорогу, хотя уже после смерти Сталина новым диктатором чуть не стал Берия.

Дракон становится концентрацией и символом ужаса, необходимого для фабрикации винтиков. Наверное, о положении кагебистов, стоящих над обществом, свидетельствуют в первую очередь не их исключительные материальные привилегии (включая даже отдельные охотничьи хозяйства), а тот магический ужас, который повсюду наводит слово «КГБ». Чтобы оправдать свое положение «государства в государстве», органы должны все время создавать впечатление, что они, мол, спасают общество от страшных опасностей. Первым делом они нацепляют на себя вывеску защитников «государственной безопасности». Дракон обязан регулярно пожирать людей, чтобы существовать. Вся энергия направляется на фабрикацию антисоветских заговоров и организаций. Были уничтожены все культурные силы, расстреляно 95% Генштаба, и тогда кагебисты начали стрелять сами себя. Докатились до безумного кошмара, когда на вопрос: «Где товарищ Иванов? Я пришел его арестовать», - получали ответ: «Он недавно ушел арестовывать вас». Взбесившийся гад стал пожирать собственный хвост.

В лагере № 11 находится психически больной эстонец Хейно Нурмсаар, считающий себя пантеистическим богом в человеческом облике. Все зло на земле, согласно его концепции, происходит из-за того, что с ним плохо обращаются. Поэтому надвигается ледник и до сих пор скованы льдом полярные страны. А вот если его выпустят и станут хорошо кормить - все изменится, и на Северном полюсе можно будет сажать картошку, а он поселится в лесу и начнет там растить деревья и разводить пчел.

Сибиряк Николай Трегубое объявил себя Президентом Объединенной России - так подписывается и в жалобах. И вот кагебисты вместе с лагерным начальством перевоспитывали его артелью -человек десять, серьезно требовали отказаться от антисоветского намерения стать президентом. Сибиряк оказался непреклонным: «Умру президентом!» Обоих отправили во Владимирскую тюрьму как «неисправимых антисоветчиков». Оба признаны симулянтами, хотя всем известно, что это психически больные люди. Третий «властелин мира». Юра Казинский, считает себя шаманом. Антисоветские намерения формулирует следующим образом: «Нужно воткнуть в волосы перья, надеть старый бушлат, снять штаны, перевязать ноги цветными лентами и исполнить танец Гремучего змея. Тогда тюрьмы, лагеря и... колхозы (интересная систематизация явлений) перелетят в Америку». Сидит в карцере за «антисоветчину» и, наверное, вскорости тоже попадет во Владимир.

Так кагебисты обезвреживают многочисленные опасности, угрожающие государству. Это дом для умалишенных, в котором давно стерлась грань между врачевателями и пациентами. Не только детям, но и некоторым взрослым никоим образом нельзя давать в руки списки; но, как ни странно, им отдали безраздельную монополию контролировать духовную жизнь общества.

Однако никому еще не удавалось создавать ни вечного льда, ни вечного ужаса. Каждая история с драконом кончается одинаково: приходит Кирила Кожемяка, и ему конец. Механизм замораживания действует только до тех пор, пока есть что замораживать. Но когда люди уже стали винтиками - механизм автоматически отключается. Винтик не интересуется ни общественными, ни политическими вопросами («не моего ума дело», «с политикой лучше не связываться»). Это уже сфера вне его интереса. Но во всем другом, например в оценке футбольных матчей, винтик чувствует себя совершенно свободно и вырабатывает собственные критерии. Поэтому уже следующее поколение винтиков освобождается от чувства полной неполноценности. Оно уже продукт не цепенящего ужаса, а традиции. И каким бы бедным ни был его мир - но это мир, основанный на здравом смысле. Счет 4:0 лучше, чем 2:0 - тут уж для софистики нет места. А все догмы, которыми усиленно накачивают молодого винтика, находятся в противоречии с его миром элементарных очевидностей, основанных на здравом смысле. Это очень важный момент, когда вместо диктатора богом становится чемпион в тяжелом весе. Против догм никто открыто не выступает, но они уже воспринимаются как нечто чуждое. А поскольку молодой винтик уже не знаком с ужасами родителей, он не осмеливается смотреть на догмы с позиций молчаливого скептицизма и незаметно продвигается на рельсы молчаливой оппозиции - деструктивной, так как конструктивной оппозиционной программы у него нет. Но мысль не стоит на месте - и сперва несмело заглядывает, а потом все дальше заходит в запретное пространство истории, философии, литературы. И все, что там увидит, рассматривает уже с точки зрения здравого смысла. Так незаметно совершается чудо - винтик становится человеком!

Дракон еще ничуть не подозревает, что морально он уже убит. Его власть могла держаться только потому, что он украл у людей сознание силы. Раньше на дракона даже боялись поднять

глаза, не говоря уже о том, чтобы ковыряться в его внутренностях. Теперь он морально убит, и можно смело приступить к резекции. Оказывается, что внутри него больше свинского, чем дьявольского.

Такими путями пришло в украинскую жизнь новое поколение и поставило перед защитниками сталинских порядков совершенно новую проблему. Порядок держался на том, что люди сами отказывались от всяких прав и смирялись с бесправием. Им можно было обещать все, наперед зная, что давать не придется.

Но вот пришло новое поколение и заявило: «В конституции написано о свободе слова - мы хотим пользоваться ею». Такой вариант не был предусмотрен. Оказалось вдруг, что макет ружья, изготовленный для витрин, может стрелять.

Очень важно заткнуть рот первому, кто крикнул: «Король голый!» - пока не подхватили другие. Но король действительно голый. Это истина. Кому она невыгодна? Тому, кто с окончательной ликвидацией беззакония теряет свои привилегии. Прежде всего кагебистам. Дальше - начальники и председатели, которые предвидят, что при действительном соблюдении правовых норм им не доверят даже свиней пасти. Академик, добравшийся к своему креслу по трупам преданных в 1937 году коллег. Голый душой шовинист. Это силы, рьяно защищающие вчерашний день. Они лежат бревном на пути общественного развития. Им крайне нужно, чтобы люди оставались винтиками. И они изо всех сил изображают себя защитниками «общества» и соцзаконности.

Однако за закрытыми дверями кабинетов у кагебистов как раз другая точка зрения на социалистическую законность. Когда Левко Лукьяненко спросил капитана Денисова, следователя львовс-кого КГБ: «Для чего же существует статья № 7, обеспечивающая каждой республике право свободного выхода из СССР?», - последний ответил: - «Для заграницы».

Вот оно что! Оказывается, кагебисты прекрасно понимают, что стоят на страже не социалистической законности, а права беззаконно нарушать ее. Насчет своего учреждения они не питают никаких иллюзий. Они ценят его как место, где дают хороший оклад и квартиру вне очереди. Кагебист Казаков привез мне письмо от ректора Ивано-Франковского института, где я преподавал раньше. Я заметил: «Если кто-то мне хочет написать - пусть посылает почтой». На это Казаков ответил: «Слишком много было бы чести...» Что ж, может быть, действительно кагебист не может заслужить даже того уважения, каким пользуется наша почта.

Председатель КГБ из Киева Литвин заявил мне: «Мы вас арестовали по требованию общественности. Иначе люди бы вас разорвали». Вот странно! Почему же тогда политзаключенных судят при закрытых дверях и ни слова не пишут в газетах? Охранники хорошо сознают непопулярность и незаконность своих действий. Поэтому и прячут от людских глаз политические процессы, тогда как процессы над немецкими полицаями-убийцами широко рекламируются.

Вообще, все способы, с помощью которых КГБ расправляется с неугодными, представляют сплошную цепь беззаконий. После осуждения Д. Иващенко его жену Иващенко Веру тут же уволили с должности преподавателя украинской литературы в школе № 3. На каком основании? Она долгие годы считалась лучшим учителем, о ее успехах писала пресса, усилиями этой женщины в городе был открыт на общественных началах музей Леси Украинки. Но она отказалась подписать компрометирующие показания на своего мужа, как этого требовали кагебисты, - и была выгнана с работы по их указанию. Какой закон дал это право кагебистам по своему усмотрению выгонять людей с работы?

Кагебисты всегда разглагольствуют, будто бы им противостоит «кучка отщепенцев», против которых - «народ». Но сами они знают, что это ложь. Иначе бы они не прятали политических заключенных от народа за дверьми тайных судилищ. Молчащих кагебисты тоже безосновательно причисляют к своему активу. Нынешнее молчание - это далеко не знак согласия. Об этом красноречиво свидетельствует IV съезд писателей Украины. Не только ораторов, но и участников съезда пересеяли так усердно, что в зале «несознательных», казалось бы, совсем не было. И все же съезд явился трибуной, с которой неожиданно послышались голоса в защиту национальной культуры, против шовинистического засилья. «Кучкой» на съезде оказались как раз охранители сталинских пережитков. На белорусском съезде с критикой великодержавных пережитков выступил Быков, на грузинском - Абашидзе. Кагебистский реестр «отщепенцев» катастрофически растет. Марусен-ко из Львовского КГБ на вопрос Осадчего: «Почему же вы не привезли в Мордовию Новиченко?

Ведь он говорил, в сущности, то же, что и мы?», - ответил: «И Гончара не мешало бы». Ценное признание! Критерии проясняются...

Вот, оказывается, какому обществу служат кагебисты. Это «общество» не прочь посадить за решетку и Гончара, и заместителя председателя Совета Национальностей Стольмаха, и Малышко, и многих известных интеллигентов, протестовавших против тайных арестов на Украине в 1965 г.

Изолированной кучкой оказываются не те, кто изо всех сил стремится удержаться на шее общества, на месте насиженном и теплом. Круг изоляции этой кучки непрерывно сужается по мере того, как люди избавляются от рабского страха. Марусенко признал это сам. На вопрос Осадчего: «Как настроена интеллигенция во Львове?», - ответил: «Часть приняла линию съезда писателей, часть колеблется. Жить по-старому не хотят, по-новому не решаются».

По-старому не хотят, no-новому не могут... Ситуация знакомая: она всегда характеризовала переломные эпохи. Современные события, в частности и на Украине, тоже являются переломными: ломается ледяной ужас, десятилетиями сковывавший духовную жизнь народа. Как всегда -людей бросали за решетку, как всегда - повезли на восток. На этот раз они не канули в неизвестность. К величайшему удивлению кагебистов, впервые за последние десятилетия на Украине поднялась волна протестов. Впервые журналист В. Черновил отказался давать показания на беззаконном закрытом судилище. Впервые кагебисты почувствовали, что они бессильны со всем этим справиться. Они с наслаждением попытаются отыграться на тех, кто попался им в зубы, кто находится...

В ЗАПОВЕДНИКЕ

Тут единственное место, где кагебисты свободно могут не придерживаться никаких законов и норм. Тут место, где продолжают ковать ужас. Здесь усилия направлены на то, чтобы убить в человеке человеческое, только тогда он становится тестом, из которого можно лепить все что угодно. Узник может вовсе не нарушать правил режима, но лишь кагебисты почувствуют, что он не сдался, не признал нормальным состоянием зло и насилие, сохранил достоинство, - на него будут нажимать всеми средствами. И только когда они убедятся, что человек опустился до уровня потребления пищи, только тогда успокоятся.

Осетин Федор Бязров был вором. Потом стал иеговистом и перестал воровать. Казалось бы, «воспитатели» должны быть довольны. Так считал и Бязров: «Чего вы от меня хотите? Я же не ворую и ничего дурного не делаю. А верить в Бога никому не воспрещено». - «Лучше бы ты воровал». Это не просто случай. Многим политзаключенным мягко указывали на уголовных преступников: «Они -воры, но они - наши люди. А вы враги». Морально разложившийся человек - вот стихия, в которой охранители чувствуют себя, как рыба в воде. Кагебист знает, как разговаривать с бандитом. Это готовый доносчик за порцию наркотиков. В нем не нужно убивать такую непонятную, но могучую силу, как достоинство.

Агентов используют не только в роли подслушивателей. Заключенный Лацук был известен как агент КГБ. Об этом знали все: в Тайшетском лагере № 11 в 1958 г. у него из рук отобрали свежесостряпанный донос. В апреле 1964 г. в Мордовском лагере № 7 он ранил ножом Степана Веруна (из группы юристов, осужденных во Львове в 1961 г.). Когда Верун, выйдя из больницы, говорил об этом с капитаном Крутем, последний бесцеремонно заявил: «И голову снесут, если не поумнеешь». (Верун не признавал законности своего приговора.)

Статья 22 УК УССР гласит: «Наказание не ставит целью причинить физические страдания или унизить человеческое достоинство». Таким образом, все методы давления на заключенных являются нарушением закона. А где те, кто призван осуществлять надзор за соблюдением закона? Прокуратура в Мордовии есть. И неверно было бы утверждать, что она закрывает глаза на произвол или умывает руки. Наоборот, местные прокуроры, засучив рукава, всеми силами помогают кагебистам вершить их грязные дела. В разговоре с местным прокурором Дубравного лагерного управления я обратил его внимание на то, что вопреки закону людей, тяжело болеющих язвой желудка, держат на голодной норме. Он преспокойно ответил: «Наказание в том и заключается, чтобы ударить по желудку». И эти садисты именуют себя защитниками законности.

Обязательный труд для политзаключенных является нарушением конвенции ООН о запрещении принудительного труда. В конце концов сами кагебисты признают, что труд рассматривается ими как метод давления. Не одному говорили: «Нам не нужна твоя работа, нам нужно, чтобы ты исправился». Заключенного, которого нужно послать в карцер, переводят на тяжелую работу, где выполнить норму невозможно, - и наказывают за невыполнение нормы. Все права заключенных рассматриваются как привилегии, которых можно лишить. Например, Л. Лукьяненко и М. Горыня лишили свидания с семьей в 1967 г., хотя это их право (а не привилегия), которого, казалось бы, никто не может отнять. Одно-единственное в году личное свидание с родными - и это могут отобрать. Для сравнения достаточно сказать, что в Англии заключенный имеет право видеться с семьей каждую неделю!

Беспрецедентной является также система воспитания голодом. Всегда и всюду политические заключенные получали продуктовые посылки в неограниченном количестве. Мы же имеет право на получение двух посылок в год после отбытия половины срока «при хорошем поведении». Нужны ли к этому комментарии?! Необходимый минимум питания, определенный в ЮНЕСКО, составляет 2700 калорий, граница голодания - 2400. Ниже начинается деградация физических и умственных сил человека. В карцере, где я сижу, «повышенная» норма составляет 2020 калорий. А есть еще ниже -всего 1324 калории. Следовательно, осуществляется непрерывное преступление на протяжении десятилетий. Не следует забывать, что в Нюрнберге судили не только за убийство железом, но и за убийство голодом. Интересно, заинтересуется ли украинский Красный Крест преступлением в Мордовии хотя бы в такой степени, как преступлениями в Африке?

Лагерное питание сделало половину людей больными. Тут вступает в действие новый способ давления - медицина. В конечном счете, чтобы быть врачом или фельдшером в лагере, не обязательно иметь отношение к медицине. В лагере № 7 фельдшером был бывший немецкий полицай Малыхин, убийца многих людей. Он не имеет не только медицинского, но и вообще никакого образования. Зато имеет заслуги перед КГБ. Правда, так бывает не всегда. Теперь нас лечит эстонец Браун, который работал шофером на скорой помощи. Что ни говорите, а случайным в медицине человеком его не назовешь.

В правилах написано, что заключенные, брошенные в карцер, не лишаются медицинской помощи. Но что значат правила, если лагерные врачи даже не скрывают: «Мы прежде всего чекисты, а потом уже медики».

Михаиле Масютко болен язвой желудка, находится в тяжелом состоянии. Однако все попытки добиться отправки его или хотя бы диетического питания для него оказались тщетными. Кагебисты в белых халатах говорили: «Конечно, мы должны вас отправить, но нам за это влетит. Уколов тебе не разрешается». А некоторые бесцеремонно говорят: «Не надо было попадаться». Этим, конечно, анекдоты лагерной медицины далеко не исчерпываются. Случаен ли в лагерях такой высокий процент психических заболеваний? Исследование роли лагерной медицины ждет своего автора...

Щупальца спрута крепко держат заключенного после выхода за ворота лагеря. Яреме Ткачуку, осужденному в 1958 г. в Станиславе, капитан Круть сказал: «Житья тебе не будет, если не поумнеешь! Мы сделаем так, что у тебя не будет ни семьи, ни крыши над головой». А мне Казаков пообещал: «Еще пожалеешь».

И это не запугивание. В 1957 г. Данило Шумук (находится в лагере № 11) был арестован в Днепропетровске за «антисоветскую агитацию». Майор Свердлов из республиканского КГБ без церемоний признал, что обвинение «липовое». Речь шла о другом. Перед Шумуком как человеком, который ранее вышел из заключения, поставили выбор: или снова пойдешь за решетку, или будешь доносчиком - как человек, имеющий безупречную репутацию в среде бывших заключенных и не вызывающий подозрений. Два дня Шумука незаконно держали в управлении КГБ, не предъявляя ордера на арест, и уговаривали. Майор Свердлов заявил: «Согласишься на сотрудничество с нами - тут же при тебе разорву ордер на арест и протоколы допросов». Статья 173 УК СССР говорит, что «привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности, сопряженное с обвинением в совершении особо опасного преступления, карается лишением свободы сроком до 8 лет». Свердлова никто ни на 8 лет, ни на 8 месяцев не осудил: он имел право безнаказанно нарушать все законы. А Шумук снова поехал в Сибирь отбывать 10 лет каторги за то, что остался честным человеком. И теперь, перед освобождением, больного человека, начавшего свой тюремный путь еще в польской дефензиве и отсидевшего за решеткой 27 лет, снова вызывает капитан Круть и обещает: «Тебе житья не будет». Шумук сидит в карцере «за изготовление антисоветских рукописей». Так назвали его воспоминания о пережитом кагебисты: пять арестов в Польше, немецкий лагерь для военнопленных, побег из него и пеший переход через всю Украину - из Полтавщины на Волынь, обходя дороги и немецких полицаев.

Когда тебя посадят в карцер - посадят не только за то, что ты «антисоветски выражался», а и за то, что «антисоветски молчал». Заключенный Вовчанский сидит за то, что он «озлоблен против советской власти» - так написано в постановлении. Чтобы попасть в лагерь, нужно все-таки иметь «опасный образ мыслей». А из лагеря путь уже намного короче: в карцер сажают не только за мысли, но и за настроения. Масютко, Лукьяненко, Шумука и меня посадили за жалобы, истолкованные как «антисоветские рукописи». Михаиле Горынь не писал никаких рукописей - но его тоже посадили вместе с нами. За что? Капитан Круть утверждает, что он нашел у него докладную записку Дзюбы, адресованную в ЦК КПУ. Богдан Горынь в разговоре с Литвиным и Марусенко спросил: «Является ли докладная записка Дзюбы антисоветским документом?» - «Нет, не является». - «За что же тогда посадили моего брата?» - На этот вопрос Марусенко ответил: «Вышла неувязка». Никакой неувязки не было, Горыня, как и других, держат в карцере за то, что они принесли в лагерь правду о событиях на Украине и не собирались умалчивать о ней.

Есть в лагере порядки, целиком и полностью перенесенные из времен Николая I. У художника Заливахи отобрали написанный им портрет латышского поэта Кнута Скуинека и заставили самого автора (!) изрезать свое произведение! Может ли такое общество критиковать хунвейбинов? Кагебисты уничтожили все картины Заливахи, какие сумели найти, и отобрали краски. На требование показать закон, позволяющий делать подобные вещи, художник получил ответ: «Я тебе закон!» Капрал сказал правду. Он - воплощение закона.

Такими методами перевоспитания пользуются «педагоги», исполненные «мрачной решимости». Каков же результат? Как выглядят «исправившиеся», которых нам ставят в пример, которых снабжают посылками и наркотиками сами кагебисты? Вместе собранных их можно видеть на праздничных концертах 1 мая и 7 ноября. На сцене - редкостная коллекция физиономий, отмеченных всеми возможными пороками, букет преступников всех мастей, будто специально сошедших со страницучебника криминалистики. Здесь все преступники военного времени, убившие тысячи еврейских детей, представители всех половых извращений, наркоманы. Это - хор. Торжественно раздается «Партия наш рулевой», «Ленин всегда живой». «Исправившиеся» ходят по лагерю с ромбиками на рукаве, где написано «СВП» (секция внутреннего порядка - то есть вспомогательная полиция). Заключенные расшифровывают эти буквы как «союз военных преступников».

Можно ли после всего этого говорить, что кагебисты защищают советскую власть? Наоборот: вся их деятельность подрывает и компрометирует ее, толкает людей на путь оппозиции.

Финн Вилхо Форсель (находится во Владимирской тюрьме) окончил с отличием Петрозаводский университет и работал в Карельском совнархозе. В качестве переводчика он сопровождал канадскую коммунистическую делегацию по территории Карелии. После поездки кагебисты потребовали от Форселя изложить содержание разговоров, которые вели канадцы с людьми, подходившими к ним. Форсель отказался, заявив, что закон никому не дает права так обращаться с человеком. Тогда ему сказали: «Хорошо, вы еще будете сотрудничать с нами». Несколько дней спустя Форселя выгнали с работы и никуда не принимали.

Черчилль говорил: «Ни один антикоммунист не принес коммунизму столько вреда, сколько Хрущев». Не кто иной, как кагебисты перехватили у Хрущева его туфлю в качестве эстафеты и лупят ею по всем трибунам в ООН и вне ее,успешно компрометируя государство, защитниками которого объявляют себя.

Во время обысков у нас регулярно отнимают «Декларацию прав человека». На мое требование возвратить ее Круть ответил: «Декларация не разрешается». Помощник прокурора, с которым я разговаривал, признался, что не читал ее. На «политзанятиях», проводимых полуграмотными капралами с заключенными художниками и писателями, последние однажды вступили в дискуссию со старшим лейтенантом Любоевым (лагерь № 11), ссылаясь на Декларацию. На это он снисходительно ответил: «Слушай, да это же для негров».

Впрочем, нет нужды доказывать, какие именно действия компрометируют коммунизм. А. Полторацкий, специализирующийся последнее время по хунвейбинам, точно указывает, что следует считать «злостной карикатурой, попыткой дискредитировать веками взлелеянное в мечтах справедливое социалистическое общество». Это прежде всего приказ Мао «актеров, поэтов, ученых... высылать на перевоспитание в села», т. е. в те самые народные коммуны. «Нетрудно представить себе, что будет с пожилым ученым или писателем, если он на несколько дней запряженный в соху, попашет землю» («Лит. Украина», 24 февр. 1967 г.). Действительно, представить нетрудно. Пусть Полторацкий приедет в Мордовию и посмотрит, как высланный на перевоспитание художник Заливаха бросает в топку уголь. На место кочегара его поставили умышленно, чтобы после этой работы у него были убиты все желания, кроме одного - спать.

Если Полторацкому его новое хобби еще не заглушило интереса к лингвистике, могу сообщить, что здесь, как и в Китае, популярно слово «пахать». Всех нас прислали сюда «пахать», с тем чтобы превратить в бездумных вьючных животных. Но «пашут» не только здесь. И село считается местом ссылки не только в Китае. Уполномоченный украинского КГБ в лагере Геращенко, вымогая от поэта Осадчего «раскаяния», грозил отнять львовскую квартиру и «выгнать на село»!

Компрометацией коммунизма считается принудительное надевание людям на голову колпаков. «То, что работницы ходят по фабрике в разноцветных косынках, сразу бросалось в глаза. Без косынок были ученицы и работницы, не выполняющие нормы. И лишь те, кто перевыполнял, могли надеть красные косынки» («Наука и религия», 1967, № 3). Если бы это происходило в Женьчжоне или Ухани, Полторацкий тут же заговорил бы о глумлении над человеком. Однако вынужден разочаровать обличителя китайских нравов: такой порядок введен на Ошской швейной фабрике в Киргизии. А коль так, то о глумлении не может быть и речи: это просто метод эмансипации женщин в Средней Азии...

Полторацкий высмеивает китайские стихи: «Генеральная линия партии, весенним ветром обнимая землю, дает жизнь хлебам». Но разве такие стихи можно встретить только в китайских журналах? Слишком уж ограниченным простаком нужно для этого притвориться... Полторацкого более всего поражает «абсолютное отсутствие чувства юмора в Китае»...

Уж ты поёшь - так пой революционные песни,

Если ты читаешь - так читай книги председателя Мао.

Можно незаметно продолжить это стихотворение Лао Чу-цзяна строками наших, отечественных поэтов, из тех, которым делал рекламу Полторацкий, начиная свою карьеру критика...

Жаль общества, в котором философские проблемы разрешаются карательными органами за колючей проволокой. Оно обречено на вечное шарахание от кок-сагыза к кукурузе и на «культурные революции». Оно всегда будет принимать Эйнштейна и кибернетику с опозданием на полстолетия -до тех пор, пока КГБ будет регулировать общественную жизнь. И всегда в этом обществе будут сидеть за решеткой люди, которые хотят вытащить его из грязи. Один заключенный начал свои жалобы словами: «Безумные лошади... В какие джунгли ужаса, позора и кретинизма думают они нас еще завести?»

В 1946 г. Европа поставила последнюю точку над Нюрнбергским процессом. Кошмары Освенцима стали историей. Гремел «Бухенвальдский набат», и разлетелись над миром лепестки увядшего на заре жизни маленького цветка - еврейской девочки Анны Франк, от которой остался только дневник. А в далекой сибирской тундре еще царила извечная мерзлота. Там давили танками беззащитных истощенных людей за то, что они требовали человеческого отношения к себе. Одна рука подписывала приговор в Нюрнберге, а другая - приговор голодной смерти сотням тысяч людей в Норильске и Верхоянске.

Завтра я пойду на работу и встречу, как всегда, машину с опилками, выезжающую «на свободу» - за ворота лагеря. И на машину вскочит, как всегда, фигура в шинели, длинной пикой начнет прокалывать опилки до самого дна - каждый сантиметр. Спокойно и деловито. Чтобы под опилками не спрятался заключенный. Правда, закон разрешает наказывать его за побег тремя годами заключения. Убить его никому не разрешено. Это уголовное преступление. И все же робот в мундире тыкает пикой раз за разом. Спокойно и деловито. В надежде, что она наткнется на твердое. Это реклама КГБ: «Смотри, что стоят все твои права и законы, на которые ты ссылаешься! Наш самый ничтожный батрак может одним движением проткнуть их насквозь вместе с тобой!»

Но неужели кто-то наивно думает, что за все это не придется отвечать? Нет, на этих пространствах все доходит с опозданием на пятьдесят лет... Но обязательно доходит!

И когда нас пригнали на проклятую стройку. Мы увидели кости человеческих ног, - эта песня еще будет шагать по концертным залам мира вместе с «Бухенвальдским набатом». Преступление есть преступление, и за ним неотступно ходит расплата. За расстрелянных и умерщвленных голодом придется отвечать тому, кто обокрал их душу, кто высосал из них человека.

У лжи короткие ноги - это известно давно. Но пусть никто не забывает:

У правды - длинные руки!

15 апреля 1967 г.

Источник: Сборник “Самиздат века”, Полифакт, Минск-Москва, 1997. Стр.184-200.